Начало
Андрей Волос АНИМАТОР Anamnesis vitae est anamnesis morbi. Ночевала тучка золотая На груди утеса-великана. М. Лермонтов Пролог Чтобы припарковаться, мне пришлось сунуть акулью морду своего «Форда-просперо» далеко на тротуар. Это не могло не вызвать законного раздражения многочисленных прохожих, поэтому я выбрался из машины и отошел метра на три в сторону. У меня не хватает мужества, чтобы выдерживать взгляды людей, получивших возможность персонифицировать конкретное зло. Я стоял, поигрывая ключами и поглядывая в ту сторону, откуда, по идее, должна была появиться Дарья. Ключи солидно позванивали. Я поймал себя на мысли, что человек, небрежно поигрывающий ключами, никого не введет в заблуждение. У этого человека взвинченный вид. И звенеть ключами — это плохой способ успокаивать нервы. Радости я точно не чувствовал. Я вообще редко испытываю радость. Или, быть может, не знаю, что это такое. То есть переживаю ее — но не осознаю, что переживаемое мной является радостью. И никто не разъяснит мне, что это именно она. Как мы можем объяснить другому, что чувствуем? Никак. Например: я вижу сигнал светофора — он з.....
Середина
— Тырщ-ктан! — сказал я умоляюще, вытаскивая грязно-розовое с флюоресцирующей зеленой полосой удостоверение Анимацентра. Он скосил глаз в документ и сразу обмяк, будто после стакана. — Так вы, стало быть, вон чего… Вы ж того, что ли?.. В Анимацентр, что ли? На сеанс? Я кивнул. — Да разве ж я не понимаю! — воскликнул капитан, восторженно сверля меня кабаньими глазками. — Как можно, Сергей Александрович! Вас же ж люди ждут! Пристраивайтесь! И побежал к патрульной машине, придерживая прыгающую под накидкой кобуру… — Ну и вот, можете вообразить: врубает сирену, мигалки, и как мы с ним вжарили! — победно закончил я. — На три минуты всего опоздал. Наливай… Брыластый стал наполнять, проливая. — Куда, куда? — сказал я. — Да ты не переживай, — пьяно ухмыльнулся Шурец. — Он края-то видит. Я хмыкнул. — Разогнались, смотрю… — Мы-то? — Шурец мотнул головой. — А что нам? У меня сегодня три сеанса только было… две старушки… да их вот… И снова мотнул головой в сторону брыластого. Брыластый скорбно потупился.
Конец
Жаловаться тоже бессмысленно. Жалоба не будет удовлетворена. Нет возможности удовлетворить эту жалобу. Клары нет. Она была — а теперь нет. Этого нельзя понять, но это так, и мне приходится в это верить. Поэтому я совершенно спокоен. Я спокойно смотрю в ее чужое лицо. Рыдания взрывают меня совершенно неожиданно. Так, наверное, тяжелый фугас поднимает на воздух блиндаж. Или какой-нибудь чертов дот, полный живых солдат, каждый из которых, в свою очередь, только что был полон какими-то там надеждами и мечтами. Ба-бах! — грохот, чернота, никого в живых… Я ничего не вижу. Меня колотит, сгибает пополам. Едва не падаю. Кое-как нащупываю стул. Когда судороги немного стихают, я все равно не могу встать. Ноги подкашиваются. Снова сажусь. Это уже смешно. Это просто смешно. «Ну ладно, — бормочу я, — сейчас, сейчас…» Отламываю кончик ампулы, сдираю обертку со шприца. Прямо сквозь штанину. Какая разница? Есть и более неприятные явления… Через минуту я встаю. Ладно.
|