Начало
Мария Галина Малая Глуша В начале времен пена была черного цвета. В начале времен не было ни еды, ни лекарств. В начале времен люди были с хвостами. «Мифы американских индейцев»Мы заявляли, что Венера не пройдет транзитом по Солнцу, и она не прошла. Часть первая СЭС-2. 1979 – Куда, зараза? На нее надвинулось что-то большое, грохочущее, пахнущее железом и разогретой соляркой. Розка отпрянула. – Я это, – опомнившись, она засеменила за погрузчиком, вытягиваясь на цыпочках и заглядывая в кабину, – мне нужно строение 5/15 А. Вот… Она на всякий случай еще раз заглянула в скомканную бумажку. Розка себе не доверяла, потому что вечно витала в облаках. – Вниз, – сказал водитель, высунувшись из кабинки, – склады видишь? – Ага… – Налево к пятому причалу и вниз. Там это… контейнеры видишь? – Спасибо, – обрадовалась Розка. – Так ты туда не ходи. Мористее забирай. Ясно? Розка, окончательно запутавшись, пожала плечами. Она попыталась еще что-то спросить, но погрузчик взревел. Она опять отскочила. Водитель снова высунулся из кабинки. – Чего? – переспросила Розка с надеждой.
Середина
На скамейке напротив старуха сыпала пшено голубям. – Вы забыли пальто, – сказал Романюк, усаживаясь рядом с ней. – Идите к черту, – она всхлипнула и вытерла нос рукой. – Эти ваши… жируют на несчастных, ото. Их подножный корм это. Вендиго – не исключение. Нельзя быть несчастной. – Вы еще скажите эту мерзкую присказку: «Хочешь быть счастливым, будь им», я ее ненавижу, ее говорят, когда все равно. – Ну не так же все плохо, Елена Сергеевна. – Меня теперь снимут, – всхлипнула она, – мы не овладели ситуацией. А как ей овладеешь? Мне что, еще трупы нужны? Никто не может с ним справиться, никто… Лещинский мне не простит. Никто мне этого не простит. – Ну, успокойтесь, – сказал Романюк. Его сухая рука крепко сжала ее пальцы, и она вдруг, сквозь заливающие глаза слезы, сквозь преломляющую линзу их увидела, что бульвар размывается и исчезает, солнечный свет стал белее, ярче, и она стоит на песчаном берегу, и время не кончается, и каждую песчинку видно очень отчетливо, словно все – и ракушки пустые, и пучки водорослей – преисполнены своего, отдельного и тайно.....
Конец
– Понятно, – сказала Инна. – Я думал, это из-за… ну, мы все смотрели, когда смотришь, то… Никогда не напоминал ей больше. – Вы же любите ее? – спросила Инна строго. – Инна, я не знаю. Боже мой, как я ее любил, как тосковал, когда… когда ее не стало! А теперь я думаю – кого я помнил? Как бы не совсем ее, ее другую, не знаю, как сказать. Мне казалось, я помню все, даже это, но ведь… Память подчищает за людьми, Инна. – Она же вас узнала! Это такое счастье, такая редкость. – Наверное, – сказал он устало. – Просто примите ее такой, какая есть, и все. Уведите отсюда. А там, за Рекой, все можно начать сначала. – Ничего нельзя начать сначала, Инна. Можно только… реставрировать, имитировать, врать. Как Пал Палыч, да? Она жива или нет, его Анна Васильевна? Он ведь и сам не знает. От нее землей пахнет, Инна. Инна зажмурилась и затрясла головой. – Замолчите, – сказала она. – Замолчите, замолчите, замолчите. – Не врите себе, – сказал он жестко. – Их не вернуть. Собирайтесь, пойдем.
|