Глава 1

Император римлян узнал теперь то, что на протяжении истории довелось узнать уже многим измученным военачальникам: чем больше помощников в серьезном и трудном деле, тем больше проблем, если только подчиненные не настолько дисциплинированны, чтобы отказаться от самодеятельности и от преследования собственных интересов. Те, кто хорошо знал императора, заметили его побелевшие вдруг костяшки рук и зажатость шейных мышц. Остальные заметили только тихий голос и внимание, с которым он слушал.

По-видимому, барон Бежье был на ножах с епископом Безансона. Их отряды имели примерно одинаковую численность, сто человек и сто двадцать, и считались средними по проявляемой лояльности и рвению. Оба отряда пришли издалека, поэтому в них не могло быть тайных еретиков, но не было в них и соотечественников императора. Их поставили в среднее кольцо охраны из трех, которым Бруно окружил Пигпуньент, и они днем патрулировали почти непроходимые кустарники, а в часы ночного отдыха изнемогали в зное, поднимавшемся от обожженной солнцем почвы. Они спорили из-за воды, как и вся остальная армия. Барон считал, что епископ слишком рано снимает своих людей с патрулирования, чтобы они первыми .....

«Ну, вера верой, – подумал Бруно, в последний раз осматривая свои войска перед битвой, – но есть еще кое-что, с чем нельзя не считаться, будь Эркенберт хоть самим дьяволопоклонником, подобно норманнским приверженцам Пути и примкнувшим к ним английским вероотступникам». Постоянные распри между потомками Пипина Великого и Карла Мартелла превратили все христианские армии Европы, в отличие от отсталых англосаксов, в весьма совершенные военные силы. В армии императора появились разнообразные осадные приспособления и катапульты, как изобретенные лично дьяконом, так и скопированные у противника – у людей Пути. За спиной императора готовилась к битве его главная ударная сила: пятьсот тяжеловооруженных конных копейщиков, в данный момент спешившихся и укрывшихся в тени. Пешие отряды bruder 'ов Ордена усеяли горный склон, ожидая только приказа, чтобы выдвинуться вперед и построиться в непобедимую фалангу. В сущности, император усматривал только одно затруднение, и таковым являлось назначенное ему дьяконом наказание. Затруднение было не в том, чтобы сражаться в первых.....

– Надеюсь, что он мертв, – сказал Годива едва слышно, – а не бродит где-то в одиночестве и нищете, выпрашивая милостыню.

Весна. Утро ветреное, но ласковое по сравнению с холодными английскими бурями. Ночной шторм почти кончился, и поднятые им волны, разбивающиеся об утес внизу, уже утратили свою ярость. Высокий человек, кутающийся в плащ от последних капель теплого дождя, сидел на постаменте обрушившейся колонны и глядел на море. Его левая нога была вытянута вперед, чтобы деревянный протез не давил на культю; нога была ампутирована до самого колена. Дождь кончился, и выглянуло солнце. Над заливом раскинулась яркая радуга, упиравшаяся одним концом в самую вершину дымящего вулкана. Человек стянул с головы влажный капюшон, поправил повязку, которая закрывала пустую глазницу.

Со стремительностью бойца он обернулся, заслышав за собой треск валежника. И улыбнулся при виде грациозной фигуры, приближающейся к нему между сосен.

– Мальчик уснул, – сказала Свандис. – Если он проснется, с ним Ханд.