Александр Бущков

Пиранья. Бродячее сокровище

Жил-был добрый дурачина-простофиля.

Куда только его черти ни носили!

Но однажды, как назло,

повезло —

и в совсем чужое царство занесло…

Часть первая

Очень одинокий странник

Глава первая

Те, кто хуже татарина

Здесь их никто не ждал, и это было прекрасно. Поскольку означало, что у них есть все шансы. Когда их ждали, когда о них знали заранее, это означало провал, крах, собственный непростительный промах, а иногда и предательство, утечку информации из кабинетов, чьи хозяева за подобное, будучи выявлены, расплачиваются исключительно высшей мерой, и никак иначе.

Когда их не ждали, это означало, что добрая половина дела сделана. Оставалось, как это у них заведено, обрушиться незваными и непрошеными, совершенно нежеланными – причем, что интересно, как бы и не существующими вовсе. Как принято испокон веков в подобных предосудительных забавах, от них в случае чего просто обязаны были категорически отречься и родная страна, и родная армия, и обижаться тут нечего – такая работа. Нет тебя, и все тут. Ты сейчас не человек, а оптический обман чувств.....

Скромный герой завсегда себя покажет

Мазур в который уж раз подумал тоскливо, что буржуазные выборы – штука, быть может, и занятная для новичка, но в больших дозах чрезвычайно тягостная для того, кто вынужден не вопить в толпе, размахивая флагом или портретом любимого кандидата, а обеспечивать безопасность.

Пестрая, орущая толпа бушевала на площади, как безбрежное море, махая помянутыми флагами и портретами, вздымая над головами самодельные транспаранты с непонятными чужаку надписями, оглушительно громыхая трещотками и свистя в дудки, вопя что-то невразумительное. У всех у них был столь воодушевленный и насквозь идиотский вид, словно вот здесь, на этой самой площади решалась судьба всей Галактики или уж планеты Земля самое малое.

Это стихийное бедствие не пощадило даже монумент бравому конкистадору, чье имечко Мазур так и не узнал – постамент густо залепили портретами и лозунгами, а к руке со шпагой ухитрились примотать транспарант, что-то такое возвещавший аж с тремя восклицательными знаками спереди и сзади.

Обижаться на него было бессмысленно – во-первых, Лаврика не переделаешь, и никуда от него не деться, а, во-вторых, чертов особист далеко не всегда торчал в безопасном тылу, случалось вдвоем хаживать по лезвию… И обязаны кое-чем друг другу, чего уж там.

– Ну, разумеется, – сказал Мазур. – Больше тебе скажу: я даже в борделе работал, недолго, правда…

– Не шлюхой, надеюсь?

– Обижаешь. Главным вышибалой.

– Ну, это ты потом напишешь, – сказал Лаврик бесстрастно. – Сам понимаешь, писать тебе оперу потолще «Войны и мира»…

– Понимаю, – сказал Мазур с грустной покорностью судьбе.

– Жмуров много?

– Ерунда, – сказал Мазур. – В пределах средней нормы.

– Стареем, – кивнул Лаврик. – В сентиментальность впадаем, жмуров кладем не штабелями, а через раз… – он повернулся к своему молодому кадру. – Обрати внимание, Вадик: за иллюминатором тишина и благолепие, город дрыхнет себе совершенно нетронутым. Душевный все-таки человек капитан Мазур – а ведь мог на прощанье городишко и с четырех концов запалить, с него станется….....