Начало
Николай Семенович Лесков ЗАСУХА I Лет пятнадцать назад в одном селе умер от опоя приходский пономарь; и был похоронен на своем приходском кладбище. Как на грех, вскоре же после похорон этого опивицы настала засуха; зелени стали желкнуть, крестьяне повесили головы, подняли образа, отслужили на поле мирской молебен на коленах с рыданиями, а засуха все продолжалась. Крестьяне совсем растерялись, — хорошо знакомые ужасы предстоящего голода приводили их в совершенное уныние. Вдруг в село заходит какой-то грамотей, не то солдат, не то коробейник. Беседуя о том, о сем, крестьяне рассказали ему о своем горе-злосчастии, о засухе, а как-то к слову сболтнули и о пономаре, умершем от опоя. Грамотей был плут: он скомбинировал в своей голове целый план, как принадуть находящихся в отчаянии крестьян, и вызвался дать им средство против засухи. Запросил он за свою помощь недорого. Бедняки собрались, потолковали, скинулись и отдали грамотею то, что он требовал. — Вот что я вам скажу, православные! Только, чур, чтоб слушать меня, и опять, чтоб меня не выдавать, — сказал грамотей.
Середина
Влез отец Илиодор в темную пасть отпертых ворот господского дома и пропал. Домой он вернулся поздненько, погладил белокурую голову спящего сына, грамматика, и поговорил со старшим, ритором, об отце ректоре, о задачках, разрядах и тому подобных ученых вопросах, спросил виновного мужика, поил ли он коней, и затем лег на белый деревянный диванчик с решетчатою спинкою, а о своем деле — ничего. Виновный мужик только поглядел ему в глаза и поплелся спать под хрептугом. Каганец погасили, и в комнате все стихло, только за досчатою перегородкою два семинариста долго за полночь бубнили вслух: один отчетисто, с сознанием своего собственного достоинства и достоинства произносимых слов, вырубал: «Homo improbus aliquando dolenter flagieiorum suorum recordabitur» [Дурной человек когда-нибудь с прискорбием будет вспоминать свой бесчестный поступок — Лат. ], а другой заливчато зубрил: «По-латини Homo, человек, сие звучит энергично, твердо, но грубо; а по-французски человек л'ом — это мягко, гибко и нежно».
Конец
Помещик все более и более входил в добрый стих. — Меня, небось, обманывали? А! — Говори, говори; барин шутят с тобой; говори, — вмешался отец Илиодор и тут добавил: — Малосмысленные. Мужик оправился и произнес: — И твою милость обманывали. Барин расхохотался, как ребенок, которому пощекотали брюшко. Отец Илиодор опять поспешил сказать: — Малосмысленные. — Да; но заметьте, что всегда у них все на Бога, во всем Бог у них виноват. А? Отчего же тут Бог-то? Мужик молчал. Отец Алексей поежился и, снова устремясь на картину, зашептал вполслуха: Всегда свои кладем на Бога мы вины, Дурачества свои в судьбину применяем, Как будто воля нам и разум не даны. Что худо сделаем, — удобно извиняем. — Слушай же и понимай! — сказал помещик, обратясь к крестьянину. — Ничего не было. Понимаешь? Мужик мотнул значительно головой. — Ни-ни. Во сне ничего этого не видали, не то что наяву. Здесь тысячу рублей я дал своих, а вы знайте, чтоб к Петрову дню они были все назад в сборе. Понял? Мужик почесался и сказал, что «понял». — Так все это справите?
|