Работать со скандинавским эпосом было относительно просто, Есть доподлинные тексты, есть видовые аль-

бомы и – самое главное – книги учёных, вскрывающие глубинный смысл древних сказаний. Со славянскими мифами всё оказалось гораздо сложней. Их пришлось собирать буквально из «рожек и ножек», рассеянных по страницам специальной литературы. Это неправда, будто о славянском язычестве «почти ничего не известно», как мы с вами, ленивые и нелюбопытные, привыкли считать. Известно-то как раз очень много, Но кто же читает толстенные этнографические фолианты, вдобавок написанные учёными на их особенном языке?.,

Вот я и собрала общие мотивы и массу отдельных деталей, выявленных современной наукой, в своего рода мифологический роман. Не стану выдавать своё творчество за этакий свод славянской мифологии, якобы найденный автором на берестяных свитках в давно забытой деревне. Это, конечно, художественное произведение. Однако «отсебятины» моей здесь минимум, и то лишь затем, чтобы сложить из разрозненных фрагментов живое и интересное целое. И пускай простят меня приверженцы различных научных школ, из которых я заимствовала те или иные положения, не становясь полностью ни на одну то.....

Утгардалоки вышел его проводить, хотя Тору это было очень не по сердцу.

– Натерпелся я у вас сраму, – с горечью молвил он конунгу. – Никогда мне этого не позабыть, а и забыл бы, так не дадут!

Тогда Утгардалоки оглянулся назад, на далёкие уже стены своей крепости, и вдруг усмехнулся:

– Послушай меня, сильнейший из Асов. Ведь это я был с вами в лесу под именем Скрюмира. Видел ты возле моих палат каменную скалу с тремя глубокими вмятинами? Это её я подставил под твои удары, а ты и не заметил, потому что я отвёл тебе глаза. То же было и с играми. Логи значит Огонь, не так ли? Тот, кто звался Логи, и был просто огнём, а ты сам знаешь – прожорливее огня ничего нет во всех девяти мирах. Хуги значит Мысль, и это в самом деле была моя мысль, вот почему Тьяльви, легконогий бегун, так сильно отстал. Кроме мысли его, пожалуй, и не обогнать никому.

Тор остановился в изумлении, а конунг продолжал:

– Когда ты стал пить, я снова отвёл тебе глаза, и ты не разглядел.....

Гудящий пожар поглотил ветви и ствол, и лишь в корнях ещё теплилась жизнь. Голые птицы разбили клювами небесную твердь, и осколки рухнули к моим ногам. Пронеслись бессчётные века и развеяли мой прах на четыре стороны света.

Но качнулась в вышине зелёная крона священной сосны… Я умер и снова родился. И снова встал около стены. Минуло мгновение, а за ним другое и третье – я стоял!.. Потрясённый, в липком поту – во весь рост!.. И кольчуга привычно лежала на груди, на мокрой рубахе. И меч знакомо оттягивал задеревеневшую от напряжения руку.

И вот тогда-то я засмеялся. Хрипло, точно закаркал простуженный ворон. И выговорил, смеясь:

– Ты слишком стар, волхв! Твоя сила иссякла. Боги больше не слышат тебя. Ступай поздорову, грейся у печи…

А он всё никак не желал поверить тому, что видели его глаза. Но потом изумление на его лице сменилось гневом, а гнев – мукой бессилия. Наверняка он был когда-то могуч. Уж точно мог заговорить кровь ничуть не хуже Братилы. А мож.....