Начало
Сергей Алексеев Скорбящая вдова (молился Богу сатана) 1. От духоты июльской и дыма смрадного, который по ночам затягивал Москву до куполов церковных, и, поднимаясь к небу, туманил звезды, Скорбящая страдала: ни век сомкнуть, ни придремать с открытыми очами. Все окна в тереме, а вкупе с ними двери давно уж запечатали, как в стужу, и без нужды не отворяли. Однако запах гари сочился отовсюду – чрез стены, потолки или вовсе из подвалов, и вместе с жаром заполнял весь дом. Чудилось, сей дым не от болот горящих, и зной не от земли, днесь раскаленной солнцем – все от пожара, и стольный град в огне. Служанки простыни мочили и вешали в палатах, переодевали в мокрые сорочки и прыскали водой. У ног и в изголовье стояли девки с полотнами в руках, махали, поднимали ветер – все напрасно! – Зевайте же, зевайте! – боярыня просила. – Авось и сон придет. Натужно иль с охотой зевали девки. Рты разевали токмо или с подвывом, сладко, до хруста челюстей, и потягивались, с ленцой и томностью. Бывало, и дремали стоя, роняли опахала, но сон ее не брал. Напротив, становилось жарче, и от пота сорочка липла к телу. Не радость и покой она вкушала, не благостную тишь..... Середина
– Когда ты явишься ко мне, мой чудный сон? – А как вернусь… Токмо постой, мне след предупредить тебя. Коли случайно встретимся иль где увидишь – на улице, в монастыре иль в царских сенях, не признавай меня. Даже на лобном месте. Чтоб не навлечь беды, очами знак подай, и мне будет довольно. – На лобном?.. Тебя хотят казнить? – Покуда нет… Да от тюрьмы и от сумы не зарекаюсь, – он подступил к окну – Пора, мой час настал. – Постой! Мне страшно за тебя… Цела ль вещица, что я тебе давала? Он распустил рубаху на груди. – Позри, цела. Побита пулями не раз, не раз мне жизнь спасала… – Храни ее, спасет и ныне! Сняв плат и распустив власы, к груди его прильнула. – Пора тебе, иди… И жалко отпускать! Все от меня уходят! Кто искать Христа, кто Приданное Софьи… И снова я одна! – Ты не одна, духовник Аввакум тут, недалече… – Да где же, где же он? – В монастыре Боровском, на подворье земляная яма. Там и сидит. Токмо не знаю я, получишь ли благословление… 12. Конец
– В чем же моя вина? – Ответствуй, где Истина? – Истина там, где князья светлейшие – не палачи. На встряску подняли сестру. – Зри! Иль сердца нет у тебя? Не муж ты, а суть, жена! Ужели не вздрогнет душа? – Трепещет душа, и сердцу несносно зреть муки. Да верой тверда. – О, Господи! Не женщина се – сатана! Эй, князи, огня ей под ноги! Огня подгребли под дыбу, уголья и головни – вскричала сестра, а боярыня вдруг подломилась, пала на снег и обмерла. – Зри! – Воротынский ей голову поднял, но падала голова. – Пыток сих не снесла, – Одоевский потрогал руки, длань подставил к устам. – Ужель примерла? Не дышит… Испугались князья, вдову положили на дровенки и, огорлие сняв, стали жилку искать. Ан не бьется жилка, знать и жизнь утекла… Встали над телом, очей не поднять. – Ох, братья князи, беда, – вымолвил князь Волынский. – Не велел царь до смерти пытать… Одоевский снегом руки умыл. – След сказать, не пытали вдовицу, сама примерла. Воротынский набычился, взор кровяной.
|