Буало-Нарсежак.

Недоразумение.

Старик! Меня все зовут Стариком! Говорят, я одинокий и жестокий маньяк. Уверяют также, что я обладаю могучим умом и беспредельной властью. Я действительно стал, если верить тем книгам, которые уделяют моей скромной особе слишком большое внимание, Владыкой этого Мира.

Всеведущий, вездесущий, вершитель человеческих судеб, я заслужил, чтобы прозвище мое, Старик, писалось с большой буквы, я стою вне понятий добра и зла; передо мной преклоняются. Короче говоря, сегодня я считаю нужным, покончить с этой абсурдной легендой, развеять, как говорится, этот миф о себе. Я такой же человек, как и все, только у меня чуть более скептический взгляд на жизнь: возможно, потому, что на своем веку я повидал немало безрассудных действий, и потому, что сам совершал безрассудные поступки. Война — мое ремесло, это так. Побежденные никогда не вызывали у меня чрезмерной жалости. Но существует множество ни в чем не повинных людей, тех, кому приходится расплачиваться за других, кого поражают шальные пули, кто погибает по недоразумению. Тайная борьба всегда рождает ненужные драмы, которые никто не мог предугадать и которые уже нельзя исправить. Я часто дум.....

Они оба сурово посмотрели на меня, словно, начав говорить, я превысила свои права.

— Каким образом вам станет известно, — продолжала я, — что эти… люди… которых вы опасаетесь, уже здесь? Вы их не знаете. Они никак не проявят себя до тех пор, пока не решатся действовать. Так как же? Представьте себе, что это затянется на многие месяцы… Думаете ли вы… что у Жака хватит терпения ждать столько времени?

Мои соображения задели их за живое. На лице Мартена вновь появилось выражение тревоги, и оно стало похоже на трагическую восковую маску. Я коснулась того, что тайно мучило его, самой болезненной точки.

— Мне очень жаль, дорогая Жильберта, — сказал он, — что вы говорите так, словно ваша судьба не связана неразрывно с моей. Правда, вашей жизни ничто не угрожает. Но мне было бы приятнее, если бы у вас хватило… милосердия говорить об этом иначе… Вы правы, мы пребываем в неизвестности. Мы не знаем, что они собираются предпринять. Возможно, они еще далеко… А возможно, они уже наблюдают за виллой.

И я в свою очередь физически ощутила опасность. В душе мне стало жаль Мартена. Это было ужасно.

Унылый обед. Мы оба, и я, и она, молчим. Жильберта погружена в какие-то свои думы. Вдруг она говорит мне:

— Ваша встреча назначена на шестнадцать часов? Значит, в шестнадцать все решится?

— Ну да.

— В таком случае…

Она не заканчивает фразу и снова отдается своим мыслям. Я не знаю, что у нее на уме, и это меня немного тревожит. Возможно, она заявит мне: «Между нами все кончено. Раз для меня нет больше места в твоей жизни, я предпочитаю уйти сейчас, сразу же, не откладывая». Она убирает со стола. Я хочу ей помочь.

— Оставь, — говорит она сухо.

Я подхожу к окну. Улица почти пустынна. Все обедают. Есть же счастливые пары и в ресторанах, и в садах, и на вокзалах. В городе полным-полно счастливых пар. Я барабаню по стеклу. Мне нужно успокоиться. Я должен быть в форме, когда встречусь с этими тремя музыкантами, руководителем которых должен стать. Если я сразу не вызову у них доверия, все пог.....