Фридрих Незнанский

Цена жизни – смерть

Пролог

Скорее. Скорее!!!

Господи, ну скорее же...

Исколотые вены попрятались в глубь его немощной плоти. Нужно было как-то выманить их поближе к поверхности кожи. Он судорожно искал, чем бы таким перетянуть руку. Как назло, никакого жгута не нашлось. Не было ни бельевой веревки, ни ремешка, ни даже галстука. Он выдергивал ящики стола, из них летели какие-то бесполезные пожелтевшие бумаги, всякие ненужные мелочи, предметы из другой жизни, которой, уже кажется, никогда и не было.

Он побежал на кухню – на это судорожное движение его еще хватило. Хотя, наверное, из комнаты в кухню он «бежал» несколько минут.

Но на кухне были только горы грязной и битой посуды. Он рылся в буфете и в кухонном столе – бесполезно. Тогда он упал на заплеванный пол и исступленно заколотил по нему слабыми кулаками.

Ему казалось, что он колотил, но на самом деле движения были вялыми, и руки он разбил себе только потому, что на полу валялись осколки битого стекла.

– Да вроде ничего, – удивился Азаров. – «Бош»...

– Пиво быстро охлаждает?

– Не жалуюсь, – совсем растерялся Азаров.

– Приеду, – пообещал Турецкий. – Кстати, ты где, вообще, живешь?

– На Николиной Горе.

– Неплохо устроился, – присвистнул Турецкий.

– Да, – неопределенно ответил Азаров, – подфартило. Домик у меня там небольшой... Снимаю, в общем.

16

Добропольский появился около десяти: вышел на крыльцо, посмотрел, не поджидает ли его кто, и пошел к стоянке. Турецкий медленно тронулся, не включая фар, вслед за ним. На стоянке к Добропольскому вальяжно подошел тип лет двадцати пяти, в котором действительно с первого взгляда угадывался обыкновенный «бык». Они перекинулись парой фраз, Добропольский так и не сел в машину, повернулся, и они вместе, прогуливаясь, пошли обратно в сторону НИИ. Турецкий тоже развернулся и поехал следом.

Добропольский с «быком» продолжали беседовать, причем говорил преимущественно «бык», профессор сохранял непроницаемое выражение лица и помалкивал.

– Подойти бы поближе, послушать, о чем они там мило беседуют, – помечтал Азаров.

– Или лежала бы рядышком с родителями на двухметровой глубине, – скептически заметил Костя.

– Ни фига! – запальчиво возразил Турецкий. – Коржевский-младший сох по Божене на протяжении всего их знакомства – пятнадцать лет! Так что при любых раскладах ей лично ничто не угрожало.

Грязнов поднял руки вверх и закатил глаза:

– Я тебя умоляю! Влюбленный Байрон! Как будто первый день работаешь... А кто ее родителям кишки выпустил? И ее бы почикали на фрагменты, попадись она тогда под руку.

– Не путай, это работа папаши, – возразил Турецкий. – Он тогда всем заправлял. А после его «убийства» они наверняка делят власть на паритетных началах, невозможно же, сидя в Италии на пляже, всерьез управлять делами здесь, в Москве. Он тебе не почетный Президент России, чтоб руководить страной из ЦКБ.

Грязнов слегка захмелел, и на него нашла охота поспорить:

– Это кто тебе рассказал? Дух отца Гамлета или лично герой-любовник? Спорю на две бутылки твоего коньяка, что Коржевский-младшенький собирался по окончании работ свою горячо любимую Божену скормить рыбам.

– Жабам, – подсказал Турецкий.