«Люди спасаются только слабостью своих способностей – слабостью воображения, внимания, мысли, иначе нельзя было бы жить».

Глава первая

Москва, 1918

Дождь лил несколько суток, оплакивал разграбленный, одичавший город. Под утро небо расчистилось, показались звезды. Холодная луна осветила пустынные улицы, площади, переулки, проходные дворы, разбитые особняки, громады многоэтажных зданий, купола храмов, зубчатые кремлевские стены. Проснулись куранты на Спасской башне, пробили двенадцать раз, то ли полночь, то ли полдень, хотя на самом деле было три часа утра.

Большевистское правительство поселилось в Кремле еще в марте. Кремль, древняя неприступная крепость, остров, отделенный от города глубокими рвами, мутной речной водой, был надежней дворцов Петрограда. Кремлевский слесарь, мастер на все руки, упорно пытался починить старинный часовой механизм, разбитый снарядом во время боев в ноябре 1917. Куранты плохо слушались, вроде бы начинали идти, но опять вставали и никак не желали играть «Интернационал» вместо «Коль славен наш Господь в Сионе». Откашлявшись, как будто извинившись, они прохрипели какую-то невнятную мелодию и затихли......

Светику всегда хотелось именно того, к чему она не была способна, чего делать не умела. Танцевать. Играть в кино. Писать книги. Она никогда не пыталась найти что-то свое. Ей непременно подавай чужое: главную партию на сцене, главную роль в кино, первое место в списке лидеров книжных продаж, наконец, чужого мужа, отца чужих детей.

Танцевала она неуклюже, тяжело, смотреть на нее было скучно и стыдно. Сериал, в котором она сыграла главную роль, провалился с треском. Книгу, которую она написала, нормальный человек читать не мог. Рябило в глазах, как будто вместо слов страницы были усыпаны розочками. Сотнями гипсовых розочек в сусальной позолоте, вроде тех, что украшали спальню в квартире Светика.

«Чужой муж, бросивший троих маленьких детей, наверняка такое же убожество, как все прочие ее трофеи», – думал Петр Борисович.

До этих детей, до их матери Кольту дела не было, но он боялся за своего ребенка. Взрослого, жестокого, бездарного, единственного своего ребенка. Он, как человек умный, с богатым жизненным опытом и острым чутьем на опасность, знал, что подобные вещи да.....

Потапенко закончил перевязку, с хрустом потянулся, стукнулся головой о низкий потолок каюты и отправился на верхнюю палубу сказать последнее «прости» крымскому берегу.

Наталья Владимировна стояла в углу каюты на коленях, держала в руках маленький образ Казанской Божьей Матери, молилась и плакала. Ее муж граф Руттер Иван Евгеньевич, член Государственного совета, умер от сердечного приступа меньше месяца назад. Ее старший брат Михаил Владимирович Свешников, ее любимые племянники Таня и Андрюша остались в большевистской Москве, и судьба их была неизвестна.

Наталья Владимировна не хотела никуда уезжать. Собственная жизнь казалась ей конченной и ненужной. Похоронив мужа, она несколько суток не вставала с постели, желая лишь одного – уйти так же легко и быстро, как он. Но у нее был Ося, приемный сын, пятнадцатилетний мальчик. Он заставил ее подняться и жить дальше. Он возился с ней, как с младенцем, неизвестно где доставал продукты, кормил с ложки, заваривал травяной чай, выводил на прогулки. Он постоянно повторял, что Михаил Владимиров.....