Михаил Елизаров

Библиотекарь

«Рабочий человек должен глубоко понимать, что ведер и паровозов можно наделать сколько угодно, а песню и волнение сделать нельзя. Песня дороже вещей…»

Часть I

Книги

ГРОМОВ

Писатель Дмитрий Александрович Громов (1910—1981) дожил свои дни в полном забвении. Книги его бесследно канули в макулатурную Лету, а когда политические катастрофы разрушили советскую Родину, о Громове, казалось, вспомнить было некому.

Громова мало кто читал. Конечно, редакторы, определявшие политическую лояльность текстов, а потом критики. Вряд ли кого-нибудь могли насторожить и заинтересовать названия «Пролетарская» (1951), «Счастье, лети!» (1954), «Нарва» (1965), «Дорогами труда» (1968), «Серебряный плес» (1972), «Тихие травы» (1977).

Биография Громова шла бок о бок с развитием социалистического отечества. Он закончил семилетку и педагогический техникум, работал ответственным секретарем в редакции заводской многотиражки. Чистки и репрессии не коснулись Громова, он спокойно дотянул до июня сорок первого года, пока его не призвали. На фронт он попал военным корреспондентом. Зимой сорок третьего Громов отморозил.....

Нас подняли ночью. К дому Веретенова подкатил обшарпаный «Лаз», в который мы спешно, за десять минут, погрузились. В автобусе заспанный Веретенов разносил термосы с кофе и пластиковые стаканчики.

Мы приехали к огромному глиняному карьеру – будущему месту сражения. Работы в карьере давно прекратились. Бурые склоны хранили глубокие следы экскаваторных зубьев.

Сборное войско Латохина насчитывало восемьдесят четыре бойца. Окруженный вооруженной толпой, Латохин прилаживал к шесту киот с Книгой Памяти, раскрытой на титульном листе. Латохин воткнул шест в глину, и внутри киота зажглась маленькая лампочка, подсвечивающая страницы.

К рассвету после нескольких тревожных часов ожидания стало ясно, что павлики на книжную приманку не появились и бой откладывается. Мы выставили дозор и разошлись по автобусам.

Утром ребята Латохина подогнали две полевых кухни с гуляшом и бочку хлебного кваса. Всем раздали оранжевые безрукавки для маскировки, но это была перестраховочная мера – на многие километры вокруг простирались строительные пустоши.

Ничто во мне не дрогнуло. Я просто с удовольствием натянул поверх свитера пахнущую дымком куртку и почувствовал себя вполне защищенным.

Прислали золингеновскую бритву. Я воспринял это как шутливый намек на мои «вскрытые» вены и не обиделся. Сунул бритву в карман и выпил ржавого «чаю» вприкуску с сухарями.

Наверное, это были самые безмятежные дни с момента моего заключения. Я даже сумел бы покончить с собой, если бы только захотел. Изначально, от природы, я не боялся смерти. Более того, почти до третьего класса я был уверен, что когда вырасту, то стану военным, однажды погибну, и над моей могилой прогремит торжественный салют. Чаще всего я представлял смерть с гранатой. Я отстреливаюсь от наступающих врагов. Замолчал автомат, кончилась обойма в пистолете. Я прячу последнюю гранату за пазуху так, чтобы легко дотянуться до предохранительной чеки. Я поднимаю руки, вылезаю из укрытия и говорю, что у меня важное сообщение для их командира. Он подходит, самодовольный враг, его солдаты окружают меня. И тогда я дергаю зубами чеку и ухожу в вечность, в гранитные контуры монумента и золото букв на.....