Начало
Томас Гарди Музыкальная карьера старого Эндри Когда я был еще мальчишкой и пел в церковном хоре, мы, бывало, каждое рождество приходили вместе с музыкантами на дом к сквайру – петь и играть для его домочадцев и гостей (а у него бывал сам архидиакон, и лорд и леди Бексби, и еще невесть кто); после этого нам полагался добрый ужин на кухне. Как-то раз Эндри, который знал об этом обычае, подходит к нам, когда мы собирались к сквайру, и говорит: – Экие вы счастливчики, господи боже мой! Вот бы и мне вместе с вами попробовать жаркого, и индейки, и пудинга, и эля, – словом, всего, чем вас будут там угощать. Да и что за разница сквайру – одним ртом больше или меньше? Мне-то, конечно, за мальчика не сойти – малость староват, за девушку тоже – слишком уж бородат. А вот кабы нашлась у вас для меня скрипка, я вполне мог бы пойти с вами как музыкант. Ну, нам не хотелось обижать старика, и мы дали ему завалящую скрипочку, хотя Эндри столько же смыслил в музыке, сколько свинья в философии; вооружившись таким образом, он отправился вместе с нами и храбро вошел в дом, держа скрипку под мышкой. Он старался изо всех сил и вел себя, как заправский музыкант: перел..... Середина
– Ах, как жаль, – говорит она, – но разве его нельзя починить? – Что вы, мэм, – отвечает Эндри. – Он разлетелся в щепки. – Попробую помочь вашему горю, – говорит она. Всё как будто обошлось, и мы заиграли «Очнитесь и радуйтесь, смертные» в ре-мажоре с двумя диезами. Но не успели мы кончить, как старуха снова обращается к Эндри: – Я велела порыться на чердаке, где у нас лежат старые инструменты. Там нашелся для вас смычок. И тут она подает Эндри смычок, а он, бедняга, даже не знает, за какой конец его надо держать. – Теперь у нас будет полный аккомпанемент, – говорит она. Эндри, стоя перед своим пюпитром, весь сморщился, и лицо у него стало словно печеное яблоко: во всем приходе никого так не боялись, как этой старушенции с крючковатым носом. Однако он всё же начал водить смычком, стараясь не прикасаться к струнам и делая вид, будто вкладывает в музыку всю душу. Может статься, всё и сошло бы благополучно, но один из гостей сквайра (и на беду не кто иной, как сам архидиакон) углядел, что он держит скрипку задом наперед, ухватившись за деку и Прижима..... Конец
Тут у нас у всех прямо руки-ноги задрожали со страху за Эндри. Вот ведь не повезло бедняге! Его даже холодный пот прошиб. А мы глядим и ума не приложим – как-то он выкрутится? – Со мной приключилась беда, мэм, – говорит он, а сам почтительно кланяется, как школьник. – По пути сюда я упал и сломал смычок. – Ах, как жаль, – говорит она, – но разве его нельзя починить? – Что вы, мэм, – отвечает Эндри. – Он разлетелся в щепки. – Попробую помочь вашему горю, – говорит она. Всё как будто обошлось, и мы заиграли «Очнитесь и радуйтесь, смертные» в ре-мажоре с двумя диезами. Но не успели мы кончить, как старуха снова обращается к Эндри: – Я велела порыться на чердаке, где у нас лежат старые инструменты. Там нашелся для вас смычок. И тут она подает Эндри смычок, а он, бедняга, даже не знает, за какой конец его надо держать. – Теперь у нас будет полный аккомпанемент, – говорит она. Эндри, стоя перед своим пюпитром, весь сморщился, и лицо у него стало словно печеное яблоко: во всем приходе никого так не боялись, как этой старушенции с крючковатым .....
|