Начало
Михаил Шишкин Взятие Измаила Франческе Лекция 7-я Narratio est rei factae, aut ut factae, utilis ad persuadendum expositio. Quintilianus В деле Крамер знаменитый Урусов добился оправдания подзащитной, несмотря на ее признание, на очевидную наличность corpus delicti и даже на вытянутый из конверта и севший облачком на стол вещественных доказательств бездыханный чулок. После оглашения оправдательного приговора под восторженные рукоплескания зала Крамер подошла к своему удачливому защитнику, но вместо ожидаемой благодарности спаситель был удостоен звонкой пощечины. Эта оплеуха, прославившая до того никому не известную учительницу музыки, придала тогда пыл не одному перу, но развернувшейся в нашей печати дискуссии о нравственной дозволительности при защите вряд ли было суждено справиться со столь щекотливой субстанцией. И не мудрено. Ибо защищая человечество, в любую минуту можно оказаться союзником беззакония, пособником безнравственности, укрывателем преступления, врагом правосудия. Вот ведь, даже сама созналась, что убила, а выходит, что и не убивала вовсе. Вся вина Урусова заключалась в том, что он рассказал историю Крамер своими словами. То, ч.....
Середина
– Как же так? – сказал Мотте. – Что же мне теперь делать? – Вот там рукомойник, – сказали ему. – Поешьте с нами картошечки, вот только сварили, выспитесь, а завтра пойдете домой. Бог даст, ребеночек ваш выздоровеет. Да и не переживайте вы так, все будет хорошо, вот увидите! Мотте, не присев, потащился обратно. Его охватывала злость, бешенство от усталости, от голода, от снова полившего дождя, от собственного бессилия. Уже издали Мотте увидел – что-то произошло. Повален забор. Побиты в окнах стекла. Он взбежал на крыльцо, распахнул дверь. Мария Дмитриевна сидела в комнате на полу и смотрела в одну точку. – Володя, это вы? – спросила, не отрывая взгляда от стены. – Что происходит? Где Сереженька? .....
Конец
– Вы хотите присутствовать на операции? – Хочу. Переодеваемся – зеленые шаровары, куртки, полиэтиленовый мешочек на голову. Идем в операционную. Перед твоим лицом занавес, чтобы ничего не могла видеть. Сел на табуретку рядом с тобой, взял за руку. До твоей груди и ключиц дотрагиваются чем-то железным: – Чувствуете? Ты киваешь головой. Через какое-то время снова проводят по твоей коже: – Чувствуете? – Нет. Держу тебя за руку, а сам смотрю за эту простыню. Так странно видеть, как разрезают и отворачивают зажимами кожу, которую целовал. Положил голову рядом с твоей. Мы, наверно, забавно выглядели, оба в зеленых шапочках. Ты спросила: – Что там показывают? Будто о телевизоре. Я тебя успокаивал, что уже вот-вот, пару минут и все будет в порядке – и опять мне казалось, что тянутся один за другим долгие часы. А потом что-то захныкало. Это был наш ребенок – в крови и слизи. Покрытый жирной смазкой. Сизый. Ручки, ножки дергаются, с них слетают брызги. Нос и уши прижаты. Мокрые редкие волоски, прилипшие к темени.
|