Начало
Елена Хаецкая Варшава и женщина (повесть о Дальней Любви) Юлиан – Хорошо, положим, вы поморили у меня тараканов и они действительно с этого вашего яда все передохли. В таком случае, почему у них такой вид, будто они мирно скончались от старости? – спросил Юлиан у Цалки-морильщика. Цалка ходил к Юлиану морить тараканов по старой памяти. Когда-то они росли в одном дворе. Другие евреи упрекали Цалку за то, что он ходит к Юлиану, потому что Юлиан был выкрестом. Цалка на такие обвинения обыкновенно отвечал: – Когда нам было по десять лет, я не знал, что еще через десять лет он сделается выкрестом, а теперь уже поздно. На вопрос Юлиана Цалка ответил так: – Кого травят и сживают со свету, тот быстро старится, так чему тут удивляться. Он не брал с Юлиана денег, но охотно пил с ним водку. Юлиан был писателем. Сочинял юмористические рассказы – про дородных дам на приеме у зубного врача, сухопарых старичков с тросточками, вздорных собачек, промокших под дождем гимназисток. Никогда, кстати, не писал про евреев. «Когда я думаю о евреях, мне хочется плакать», – так он это объяснял. Середина
Ярослав принес домой «Голос Польши» в самом начале 1940 года. Показал родителям. Мама испугалась, а отец внимательнейшим образом прочел, сложил в несколько раз и молвил: – Лихо. Мама сказала робко: – Валерий! Ведь это опасно… Почему ты молчишь? Отец поднял голову и несколько секунд смотрел маме в глаза. Потом сказал: – Да потому что опасно сейчас все… Не опасно только лежать на кладбище. – Но пани Ирена как-то ухитряется… – Пани Ирена скоро двинет кони, – непочтительно сказал отец, – если и дальше будет играть в законопослушание. Соблюдать все их предписания – значит, гарантированно помереть от голода, а не соблюдать – угодить в концлагерь. Хочешь жить – ври, изворачивайся, уклоняйся… и конечно воруй. Ясь видел, что отец не на шутку разозлен, однако отважился напомнить: – А разве ты сам не говорил, что чем хуже работать на немцев – тем лучше? Ясь не ожидал, что отец отнесется к провокац..... Конец
Ухнуло орудие. Снаряд попал в середину баррикады. Второй почти сразу обвалил часть соседнего здания. Немцы штурмовали не вдоль улицы, а поперек. В проломе взорванного дома показались люди в немецкой форме, рукава засучены, лица озабоченные, хриплые голоса гавкают. Первый из выскочивших тут же остановился, выпучился и упал – выстрела никто не услышал. Тотчас запрыгали автоматы в руках наступающих, и им щедро ответили оба пулемета. Немцы, помедлив, отошли в развалины. Семь или восемь их остались лежать. Мариан жадно смотрел на их оружие. В баррикаду снова попал снаряд, потом второй. Книги запылали. – Отходим, отходим! – отчаянно сипел Лесень, размахивая левой рукой так, словно пытался плыть кролем. – К Висле!.. Один за другим они вбегали в переулок и оказывались в лабиринте проходных дворов. Ясь уходил последним. Пламя уже охватило всю баррикаду. Разорванные книги шевелились в огне. Огонь проел мешки, и песок осыпался. Кирпичи раскалились и начали трескаться. В густом красном мареве непрестанно двигались смутно различаемые существа: к.....
|