Среди полоненных зрителей был и Ричард Фрэнсис Бартон.

2

Клубившийся серый туман вдруг замер и повернул вспять. Бартон стоял на возвышении, напоминавшем ступеньку елизаветинского трона. Над ним, плавая в тумане, в расположенных полукругом креслах сидели двенадцать человек — и еще один, напротив, лицом к остальным. Это был он сам — Ричард Бартон.

Поодаль, в облаках, парил силуэт четырнадцатого. Он был виден лишь Бартону — темная мрачная фигура, издававшая странные бессмысленные звуки. Нечто подобное уже случалось прежде: однажды — в действительности, и множество раз — в снах. Правда, кто мог знать, где явь, а где — наваждение? Перед двенадцатью, называвшими себя этиками, сидел человек, умиравший семьсот семьдесят семь раз.

Шестеро мужчин, шестеро женщин. Почти все, за исключением одной пары, были темнокожими или смуглыми. У двух мужчин и женщины — едва заметная складка эпикантуса на веках. Если эти существа происходили с Земли, их родиной, скорее всего, была Евразия.

Следующая неделя запомнилась ей разбитыми в кровь костяшками пальцев и сорванным голосом; по вечерам ее охватывали приступы истерическом бешенства — плача навзрыд, она молотила кулаками по столу, не думая о том, что может привлечь внимание соседей. Она пыталась заставить себя смириться с неизбежным. В конце концов, ей не отказывают в праве участвовать в экспедиции; так ли важно, станет она первым помощником или нет? Ей хотелось бы обуздать гнев, подавить негодование и обиду, избавиться от гнетущего чувства неуверенности… О Боже, почему другие люди способны довольствоваться тем, что имеют!

Пискатор, видимо, разгадал ее состояние. Она нередко замечала обращенный на нее пристальный взгляд, но в ответ японец лишь улыбался и быстро отводил глаза. Конечно, он понимал все.

Прошло полгода; вылет «Парсефаля» был задержан, Файбрас неоднократно предлагал Обреновой переселиться поближе к нему; его намерения — как и явное безразличие Анны — ни для кого не были секретом.

— Рядом с ней вы в чем-то выигрываете и что-то теряете, — с кривой улыбочкой обратился он как-то к Джил. — Возможно, ей вообще не нужны мужчины. Вокруг нее.....

— Пусть мне не удастся сокрушить богов в вышине, зато я устрою переполох в преисподней!

Его голос становился все громче; по-видимому, он приближался к хижине.

— Я ем как тигр! Я оправляюсь как слон! Я могу выпить триста кружек вина за один присест! У меня три жены, я делил ложе с тысячью женщин! Я всех переиграю на лютне и флейте! Я пишу тысячи бессмертных стихов, но закончив, бросаю в реку и любуюсь, как воды, ветры и духи воздуха поглощают их!

— Вода и цветы! Вода и цветы! Вот что я люблю больше всего на свете!

— Перемены и недолговечность! Вот что ужасает, ранит и мучает меня!

— Разве перемены несут красоту? Но может ли существовать красота без угасания и смерти?

— Красота остается красотой, пока она обречена на гибель!

— Но так ли это?

— Я, Тай Пенг, однажды вообразил себя текущей рекой, распустившимся цветком. И драконом.

— Цветы и драконы! Драконы и цветы во плоти! Красота жива, пока цветы рождаются и погибают! Цветение становится прахом! Погибают даже драконы! Они расцветают и становятся прахом.