Конни Уиллис

ПОСЛЕДНЯЯ «ВИННЕБАГО»

Я ехал в Темпе и увидел на дороге мертвого шакала. Моя машина шла в крайнем слева ряду Ван-Бюренского шоссе, за десять полос от него, он лежал спиной ко мне, так что длинные ноги были плохо видны, а прижатая к мостовой морда казалась уже, чем на самом деле, и сначала я подумал, что это собака.

Последний раз я видел убитое животное на дороге пятнадцать лет назад. На большие трассы животные вообще попасть не могут, а многорядные шоссе почти все окружены оградой. Да и люди стали бережнее относиться к своим любимцам.

Верно, и этот шакал был чьим-нибудь питомцем. Шоссе проходило тут через жилую часть Финикса, и там вполне могли найтись любители и таких тварей, которые лакомятся падалью. Разумеется, это не значит, что их можно давить и бросать на дороге. Убить животное – преступление, не сообщить о таком происшествии – тоже преступление. Однако того, кто сделал это, уже и след простыл.

Я съехал на обочину, остановился и стал оглядывать пустынное многорядное шоссе. Кто же все-таки задавил зверя? Остановились ли эти люди, чтобы убедиться в его смерти?

Шоссе на Месу еще было открытым, многополосным, но, как только я миновал город, вновь пошло строительство разделителей. На этом участке работы уже подходили к концу: с обеих сторон стояла готовая опалубка, и большая часть форм была уже залита бетоном. По этой дороге Эмблеры не могли приехать из Глоуба. Полосы тут такие узкие, что и «хитори» едва проходит, а ряды, предназначенные для автоцистерн, отгорожены. Шоссе Сьюперстишен все разделено, старая дорога из Рузвельта – тоже, так что никаким образом не могли они приехать из Глоуба. Непонятно, как они вообще могли проехать. Разве только по какой-нибудь многополосной дороге, в ряду для водовозов.

«Ах, Боже, чего мы только не насмотрелись», – говорила миссис Эмблер. Интересно, что они вообще могли видеть, мчась ночью по пустынной дороге, словно пара тушканчиков, стараясь, чтобы дорожные фотокамеры не зафиксировали их номер.

Рабочие еще не поставили новые дорожные знаки, я проскочил Узел Апачей и был вынужден проехать половину шоссе Сьюпириор, не имея возможности выбраться из своей узкой полосы, отгороженной бетонными стенками. Только на середине этого шоссе оказался разрыв, и я смог повернуть назад.....

– Эта женщина не знала, что ее снимают. Я подумал, что если заговорю с вами об Аберфане, мне удастся получить вашу фотографию, на которой отразится ваше воспоминание о нем.

Теперь я мог видеть это выражение, которого так ждал, когда ставил айзенштадт на кухонный столик в доме Кэти, о котором продолжал мечтать, хотя теперь айзенштадт был повернут не в ту сторону. Выражение ощущения, что тебя предали, которого не увидишь у собаки. Даже у Майши. Даже у Аберфана. Каково это – чувствовать себя виновным в исчезновении целого вида животных на Земле?

Я показал на айзенштадт.

– Это не чемоданчик, а фотокамера. Я хотел снять вас без вашего ведома.

Она не знала Аберфана. Не знала она и миссис Эмблер, но на секунду, прежде чем она расплакалась, в ее лице появилось что-то сходное с обоими. Она приложила руку ко рту.

– Ах, – сказала она, и в голосе ее звучали любовь и утрата. – Если бы у вас тогда был этот аппарат, беды бы не случилось.

Я посмотрел на айзенштадт. Если бы у меня тогда был такой аппарат, я поставил бы его на крыльцо, и Аберфан даже не заметил бы ничего. Он бы барахтался в снегу, подбрасывал его носом, и я мог бы бросать в него горстями.....