Начало
Патрик Уайт Давая оценку послевоенному периоду в истории страны, видный австралийский историк, профессор Мэннинг Кларк писал о времени беспримерного для Австралии роста материального благосостояния и столь же беспримерного торжества консервативного духа в ее политике, культуре и общественной жизни. «Мишура изобилия, – отмечал Кларк, – блестела в столице, городе и деревне ярче, чем когда бы то ни было»[1]. Между тем ход истории и интересы высшего блага нации ставили перед общественным сознанием Австралии вопросы, на которые «средний» австралиец, завороженный этим блеском и уверовавший в неизменность собственного благополучия, не смог дать ответ. Было бы, конечно, упрощением полагать, что реакционный внешне– и внутриполитический курс консервативных австралийских правительств пользовался в Австралии безоговорочной поддержкой. У этого курса было много противников, а солидарность консерваторов с американской авантюрой во Вьетнаме вызвала оппозицию даже в близких к правительству кругах, о чем свидетельствуют и некоторые материалы, приводимые Кларком. Была оппозиция и другого рода – оппозиция творческой интеллигенции, австралийских писателей, художников, деятелей театра ..... Середина
Мамаша Норскотт вздыхала и ворчала. Ей было приятно чувствовать руку юноши, который мог быть ее сыном, только вот не дал бог. – Хорошенькое дело, полежать, – проворчала она сквозь обильную растительность – единственное, что поражало в ее ничем не примечательном лице. – А пыль-то, пыль накапливается все время, да еще пух. Прямо не знаю, откуда в доме берется пух. Рэй не пожелал вникать в причину этого явления. Он вообще никогда не вникал в чужие горести, да, к счастью, пока никто ему их не поверял. Однако в это утро он был великодушен, подумал, что бы для нее такое сделать, и принялся вытирать тарелки, которые она вынимала из воды. Он стал соображать, как еще можно показать свое великодушие, которое временами находило на него, правда, в чисто теоретическом виде. Он вспомнил, что в поваренной книге, лежавшей у миссис Норскотт в буфете, он видел банкноту, заложенную между страниц и, как видно, забытую. Вскоре старуха удалилась в клозет на задах двора преодолевать еще о..... Конец
Она завернула за угол пустого дома. Немножко поплакала по чему-то, что осталось от любви и привычки и не покидало ее. Стэн умер. Мой муж. В этом бесконечном саду. Глава двадцать шестая В конце были деревья. Они еще стоят в лощине за домом, на клочке скудной земли, которая никому не нужна. И уродливой массой теснится кустарник, полный голых прутьев и разгаданных тайн. Но над ним стоят деревья, множество деревьев, уцелевших от топора, они гладкостволые и похожи на изваяния. Ясным утром после ночных заморозков источают свет и влагу их стволы, белые и пепельные, а некоторые – цвета человеческого тела. И ничего больше нет в этом лесу, кроме мелких кустов сарсапариллы, в которых из темных полутонов возникает пурпурная тема. Только тишина и оцепеневшая ящерица. Да недавно издохший пес, которым еще не успели завладеть черви. Он лежит, запорошенный пылью, откинув набок голову и вытянув лапы в совершенной по своей простоте позе смерти. Потом в лес приходит голенастый бледный мальчик. Он медленно бродит меж деревьев и трется лбом о.....
|