Начало
Аркадий Стругацкий, Борис Стругацкий Хищные вещи века Есть лишь одна проблема – одна-единственная в мире – вернуть людям духовное содержание, духовные заботы... А. де Сент-Экзюпери ГЛАВА ПЕРВАЯ У таможенника было гладкое округлое лицо, выражающее самые добрые чувства. Он был почтительно-приветлив и благожелателен. – Добро пожаловать, – негромко произнес он. – Как вам нравится наше солнце? – Он взглянул на паспорт в моей руке. – Прекрасное утро, не правда ли? Я протянул ему паспорт и поставил чемодан на белый барьер. Таможенник бегло пролистал страницы длинными осторожными пальцами. На нем был белый мундир с серебряными пуговицами и серебряными шнурами на плечах. Он отложил паспорт и коснулся кончиком пальца чемодана. – Забавно, – сказал он. – Чехол еще не высох. Трудно представить себе, что где-то может быть ненастье. – Да, у нас уже осень, – со вздохом сказал я, открывая чемодан. Таможенник сочувственно улыбнулся и рассеянно заглянул внутрь. – Под нашим солнцем невозможно представить себе осень, – сказал он. – Благодарю вас, вполне достаточно... Дождь, мокрые крыши, ветер... Середина
– Ну зачем ты это сделал? – сказал приземистый. – Ты же его искалечил. – Хватит болтовни, – сказал длинный яростно. – Никак не отучимся болтать. Никак не отучимся пить водку. Хватит. Будем как дети, доктор Опир, подумал я, по возможности бесшумно проскальзывая во двор. Я придержал створки ворот, чтобы они не щелкнули, закрываясь. – А где этот? – спросил длинный, понижая голос. – Кто? – Этот тип, который шел впереди... – Свернул куда-то... – Куда, ты не заметил? – Слушай, мне было не до него. – Жаль... Ну ладно, бери его и пошли. Отступив в тень яблонь, я смотрел, как они проволокли пьяного мимо ворот. Пьяный страшно хрипел. В доме было тихо. Я прошел к себе, разделся и принял горячий душ. Гавайка и шорты попахивали слезогонкой и были покрыты жирными пятнами светящейся жидкости. Я бросил их в утилизатор. Затем я осмотрелся перед зеркалом и еще раз подивился, как легко отделался: желвак за ухом, порядочный синяк на левом плече и несколько ссадин на ребрах. Да ободранные кулаки. Конец
Он горестно мне покивал. – Поймите меня правильно, Иван, – продолжал он. – Я не против философствований. Но философия – это одно, а наша работа – это совсем другое. Ну посудите сами, Иван, если нет тайного центра, если имеет место стихийная самодеятельность, то откуда эта скрытность? Эта конспирация? Почему слег окружен такой таинственностью? Я допускаю, что Римайер молчит потому, что его мучают угрызения совести вообще и в частности за вас, Иван. Но остальные? Ведь слег не запрещен законом, о слеге знают все, и все таятся. Вот Оскар не философствует, он полагает, что обывателя просто запугивают. Это я понимаю. А что полагаете вы, Иван? – У вас в кармане, – сказал я, – лежит слег. Идите в ванную. «Девон» на туалетной полочке – таблетку в рот, четыре в воду. Водка в шкафчике. Мы вас подождем с Оскаром. А потом вы нам расскажете – громко, вслух, своим товарищам по работе и подчиненным – о своих ощущениях и переживаниях. А мы... вернее, Оскар пусть послушает, а я, так и быть, выйду. Мария надел очки и воззрился на меня.
|