Мария Семенова, Елена Милкова

Вкус крови

Пролог

Марина смотрела в темное окно, где, как в немытом зеркале, отражались пассажиры поздней электрички.

Больше всего ей хотелось умереть. В прямом смысле слова. Здесь и сейчас.

Потому что жизнь кончилась и впереди ничего нет и не будет.

Она прикусила губу и делала отчаянные попытки не заплакать. Но в глазах снова и снова вставала та отвратительная сцена. Она в дверях собственной спальни, а Костя с этой девкой на диване.

Марина сплела замерзшие пальцы и сжала их так, что побелели суставы.

Господи! Неужели она не могла сдержаться? Зачем вырвались те слова, которые нельзя произносить никогда! Это был конец.

«А на какие деньги куплена машина, как ты думаешь? – вспомнила она собственный голос. – Да тот же диван, где ты с ней валялся? Не на твои же жалкие гроши?» – «Но…» – растерянно бормотал Костя.

Она хлопнула дверью, бегом сбежала вниз по лестнице и понеслась по двору к выходу на улицу. Он нагнал ее под аркой. Торопливо застегивал на ходу куртку, кое-как пригладил растрепанные волосы.

Разлил по сто двадцать пять граммов.

– Всегда бери в такой посуде. Махинаторам лень возиться с мелкой тарой, поэтому в плоских бутылках – наверняка нефальсифицированный.

– «Почти наверняка». – Дмитрий поднял стакан. – Ладно, за успех.

– Нашего безнадежного предприятия, – подхватил Березин и залпом опрокинул стакан.

– Слушай, это из того состава, который только что прибыл из Германии? – спросил Дмитрий, прихлебывая коньяк.

– Ага. Хорошо информированы, черти. В других вагонах «Рама», ее не тронули. И что в ней люди находят? Моя теща просто с ума сошла – ах, полезная, без холестерина! Да маргарин маргарином! Я ее спрашиваю: «Старушка, мил человек, объясните, чего ж вы в раньшее совейское время маргарин не жрали, на хлеб не мазали?» А она мне: «У „Рамы“ особый аромат». А по-моему, подсолнечным маслом за версту несет. Короче, я ей так сказал: если еще намерена видеть любимого зятя, чтоб на столе было масло. С холестерином, вредное. Иначе не приду. Вот такая я сволочь.

– Да… – думая о своем, сказал Дмитрий.

Внезапно все вокруг осветилось, будто выглянуло незапланированное полуденное солнце. Только солнц этих было несколько и они окружали его со всех сторон.

Он отпрыгнул обратно к трансформаторной будке. Грянули выстрелы.

Засвистели пули.

Выхода не было. Он схватил за загривок снова заскулившую бомжиху и, ведя ее перед собой, вышел на порог трансформаторной будки.

– Требую свободного прохода. Деньги, документы, возможность покинуть страну. Ну! – Он тряхнул Бастинду, и та отчаянно завизжала.

– Попов, отпускай заложницу, предлагаем тебе отдельную камеру в СИЗО.

Капитан Селезнев. Ишь ты, он же вроде ранен. Смотри какой живучий…

Он понимал, что это значит. В общей камере он не прожил бы и дня. Но он понимал и другое – вышка ему обеспечена. Так не лучше ли прямо сейчас… Так, возможно, поступил бы человек, но зверь бьется до конца.

Он снова тряхнул заложницу и крикнул:

– Пошли на хрен! А ты, Селезнев, видно, похмелиться не успел? Крыша съехала? Деньги, документы, выезд з.....