Мой роман «Улей», первая книга из цикла «Неверные пути», — всего лишь смутное отражение, бледная тень повседневной жестокой, волнующей и скорбной действительности. Все, кто пытается приукрасить жизнь шутовской маской литературы, лгут. Недуг, разъедающий души, недуг, у которого столько имен, сколько придет нам в голову, нельзя исцелить грелками примиренчества, пластырями риторики и поэзии.

Роман мой не претендует дать что-либо большее — ни, разумеется, что-либо меньшее, — чем изображение куска жизни, рассказ о которой ведется шаг за шагом, без недомолвок, без удивительных трагедий, без сострадания — как идет сама жизнь, именно так, как идет жизнь. Хотим мы этого или не хотим. Жизнь есть то, что живет — в нас или вне нас; мы только ее носители, ее, как говорят фармацевты, основа.

Думаю, что в наше время нельзя писать романы по-другому — ни лучше, ни хуже, чем это делаю я. Думай я иначе, я бы переменил профессию.

По особым обстоятельствам мой роман выходит в Аргентинской Республике, здешние добрые ветры [1], для меня непривычные, видимо, благоприятны для печатного слова. Архитектоника романа сложна, далась она мне нелегко. Конечно, причиной трудности равно мог.....

Мартин на секунду замялся.

— По правде сказать, нет. Ты же знаешь, я из тех людей, которым нет смысла куда-то торопиться.

Нати взяла его под руку.

Мартин немного оробел и попробовал высвободиться.

— Нас могут увидеть.

Нати расхохоталась, так громко расхохоталась, что люди стали оборачиваться. Голос у Нати чудесный — высокий, мелодичный, звенящий беспечным весельем, голос, напоминающий серебряный колокольчик.

— Прости, милый, я не знала, что ты не свободен. Нати подтолкнула Мартина плечом, но руку не

отпустила — напротив, сжала еще крепче.

— Живешь все так же?

— Нет, Нати, думаю, что хуже. Девушка пошла с ним по улице.

— Да не будь ты таким мямлей! Мне кажется, просто надо, чтобы кто-нибудь тебя расшевелил. По-прежнему сочиняешь стихи?

Мартину стало чуть стыдно, что он по-прежнему сочиняет стихи.

— Да, с этим, наверно, уже ничего не поделаешь.

— Куда уж там!

Нати опять расхохоталась.

— В тебе сочетаются нахал, бродяга, тихоня и труженик.

— Я тебя не понимаю.

— Я сама себя не понимаю. Слушай, давай пойдем куда-нибудь, отметим нашу встречу.

Образ матери исчез из головы Мартина, будто ластиком его стерли.

— Еще, полагаю, очень неплохо в Национальном институте планирования, только туда, я думаю, труднее поступить. В таких учреждениях лучше работать, чем в банке. В банках служащих эксплуатируют — один раз опоздаешь, тебе при выплате жалованья делают вычет. В частных конторах тоже можно хорошо успеть, я бы, пожалуй, охотнее всего взялся за организацию рекламы в прессе. Вы страдаете бессонницей? Это глупо? Вы сами виноваты в своем несчастье! Таблетки «икс» — ну, например, «Марко» — сделают вас счастливым человеком, не причиняя ни малейшего вреда вашему сердцу!

Мартин увлечен своей идеей. У выхода с кладбища он спрашивает привратника:

— Нет ли у вас газеты? Если вы ее уже прочитали, я заплачу, мне надо посмотреть кое-что меня интересующее…

— Пожалуйста, возьмите так, я уже прочитал.

— Очень вам благодарен.

Мартин пулей выскочил из ворот и, поспешно присев в соседнем с кладбищем садике, развернул газету.

— Иногда в газетах попадаются объявления, очень ценные для людей, ищущих работу вроде меня.