Рафаэль Сабатини — Маркиз де Карабас

КНИГА ПЕРВАЯ

Глава I

УЧИТЕЛЬ ФЕХТОВАНИЯ

Вас, без сомнения, позабавит то обстоятельство, что господин Кантэн де Морле считал себя свободным от греха, приведшего к падению некоторых ангелов [...греха, приведшего к падению некоторых ангелов... — По Библии, грех части ангелов состоял в том, что они не сохранили своего достоинства и оставили свое жилище — небо (Бытие, гл. VI, 2-LXX)], избрал своим девизом «Parva domus magna quies» [Малый дом — большой покой (лат.)], почитал спокойствие величайшим достоянием человека и относился к мирским благам, ради которых люди не жалеют пота и крови, как к чему-то пустому и иллюзорному.

Так было, пока образ мадемуазель де Шеньер не нарушил душевное равновесие господина де Морле; к тому же, ведя сравнительно безбедную жизнь, он мог позволить себе подобные взгляды. Дело в том, что его доход намного превосходил доход самого знаменитого Анджело Тремамондо [Тремамондо (итал.) — «Ужасающий мир»], чьим лучшим учеником он был и славу которого унаследовал. Помимо прочего, он удостоился благосклонной помощи госпожи Фортуны [Фортуна — в римской мифологии, богиня счастья, удачи]. Она изба.....

— Рука у тебя такая же неверная, как и язык, Лафон. Но тут прозвучал еще один выстрел. Он был сделан из замка, и на сей раз метким стрелком. Лафон громко вскрикнул и повалился на руки человека, стоявшего за его спиной. Кантэн тихонько выругался. Последний выстрел разрушил все, что ему удалось добиться. Вновь вспыхнувшая ярость приведенного Лафоном сброда подтверждала правильность этой догадки. Кантэн повернулся и пошел к двери. Как только он вошел в вестибюль, Шарло закрыл дверь и задвинул засов.

— Так открывать себя! Слава Богу, эта кровожадная обезьяна в вас не попала.

— Кто стрелял?

— Ах, сударь, не все ли равно, кто стрелял. Скотина получил по заслугам. Надеюсь, пуля угодила прямо в его грязное сердце.

— Не надо было стрелять. Теперь не обойтись без неприятностей.

Кантэн не стал заниматься выяснениями. Не время было расхолаживать защитников замка упреками.

Снаружи, помимо гама и выкриков, доносился звон металла о металл.

— Они пытаются разбить ворота кувалдой, — заметил Кантэн и снова повернулся к решетке в двери.

Один шуан вышел из столовой в вестибюль.

— Вы хотите сказать, что он здесь? — голос девушки дрожал.

— Разве именно это я не говорю вам? Слава Всевышнему! Никак вы плачете?

Она смахнула слезы.

— От облегчения, О’Келли. Из благодарности. Я так боялась, что он не вернется. Когда... когда он приехал?

— Завтра будет две недели.

— Две недели! — удивление, замешательство, досада отразились на лице мадемуазель де Шеньер. — Две недели!

— Ровнехонько. Почему бы вам не подняться наверх и не застать его врасплох?

Из приемной в фехтовальный зал вошел привлеченный звуком голосов Барлоу.

— Пусть Барлоу передаст ему, что я здесь.

— Ах, так не годится. Он сидит в полном одиночестве за завтраком и хандрит. Своим появлением, мадемуазель, вы прогоните его хандру.

О’Келли провел Жермену через приемную и открыл дверь, ведущую на лестницу.

— А теперь, поднимайтесь. Белая дверь направо.

Возможно, она повиновалась только потому, что услышала про хандру Кантэна. Она поднялась на второй этаж, открыла дверь и остановилась на пороге уютной, обитой белыми панелями комнаты, залитой утренним октябрьским солнцем.