Начало
Платонов Андрей Уля Андрей Платонович ПЛАТОНОВ УЛЯ Жил однажды на свете прекрасный ребенок. Теперь его забыли все люди, и как его звали, тоже забыли. Никто его не помнит - ни имени его, ни лица. Одна бабушка моя помнила того прекрасного ребенка, и она рассказала мне о нем, какой он был. Бабушка сказала, что ребенка звали Уля, и это была девочка. Все, кто видел маленькую Улю, чувствовали в своем сердце совестливую боль, потому что Уля была нежна лицом и добра нравом, а не каждый, кто смотрел на нее, был честен и добр. У нее были большие ясные глаза, и всякий человек видел, что в их глубине, на самом их дне, находится самое главное, самое любимое на свете, и каждый хотел вглядеться в глаза Ули и увидеть на дне их самое важное и счастливое для себя... Но Уля моргала, и поэтому никто не успевал разглядеть того, что было в глубине ее ясных глаз. Когда же люди снова смотрели в глаза Ули и некоторые уже начинали понимать то, что они видят там, Уля опять моргала, и нельзя было узнать до конца, что было видно на дне ее глаз. Середина
А Уля, увидев бабушку, тотчас начинала плакать; она не сводила с бабушки своих потемневших глаз и тряслась от страха. - Она правды не видит! - говорила бабушка. - Она в добром видит злое, а в злом доброе. - А почему же в глазах ее всю правду истинную видно? - спрашивал отец. - А потому же! - опять говорила старая бабушка. - В самой-то ней вся правда светится, а сама она света не понимает, и ей все обратно кажется. Ей жить хуже, чем слепой. Пускай бы она уж слепая была. "Может, и верно бабушка говорит, - подумал тогда отец. - Нехорошее Уля видит хорошим, а доброе дурным". Цветов Уля не любила, она никогда не трогала их, а, набрав в подол черного сору с земли, уходила в темное место и там играла одна, перебирая сор руками и закрыв глаза. Она не дружила с другими детьми, что жи..... Конец
- Боюсь! - кричала Уля. - Они страшные. Тогда мать прижимала голову Ули к своей груди, словно хотела спрятать ребенка и успокоить его в своем сердце. А дети в деревне были небалованные, добрые, на лицо чистые, они тянулись к Уле и улыбались ей. Мать не понимала, чего Уля боится и что страшное на свете видят ее прекрасные бедные глаза. - Не бойся, Уленька, - говорила мать, - ничего не бойся, я ведь с тобою. Уля, поглядев на мать, опять кричала: - Я боюсь! - Кого же тебе страшно: это я! - Я тебя боюсь: ты страшная! - говорила Уля и закрывала глаза, чтобы не видеть матери. Никто не знал, что видит Уля, а сама она от страха сказать не умела. В деревне росла еще одна девочка: ей было четыре года от рождения и звали ее Грушей. С ней одной стала играть Уля и полюбила ее. Груша была из себя длиннолицая, за это ее прозвали "кобыльей головкой", и сердитая нравом; она даже своего отца с матерью не любила и обещала, что скоро убежит из дома далеко-далеко и никогда не вернется, потому что тут плохо, а там хорошо.
|