Начало
Пильняк Борис Простые рассказы Борис Пильняк Простые рассказы * ВСЕГДА КОМАНДИРОВКА * I. Весь день провел на карьере, подкладывал фугасы и рвал известняк. Внизу, в лощине, лежал завод, дымились трубы, к карьеру и от него бегали, поскрипывая вагонетки. Наверху, над обрывами, стояли мокрые сосны. Небо весь день было серым, сырым, дым из труб стлался по земле. Фугасы взрывались с рокотом и дымом. Шел домой с штейгером Бицкой, уже упала осенняя темнота и ярко горела турбинная. Инженерский поселок лежал по ту сторону, в расчищенном лесу, цементные постройки домиков стояли однообразно, горели, свистели голубые шары фонарей, кидая черные тени от сосновых ветвей и стволов. Кожаная куртка прилипла к спине; верно, также она прилипла и у Бицки. Бицка говорил: - Дома сейчас чайку, казедка, Серкей Терентьич, шена, Бицка недавно женился. А в доме инженера Сергея Терентьича Агренева было темно, в окна падал свет фонарей, и лишь в комнате жены, сквозь плотно-сдвинутые двери виднелся свет: - любимая жена, одна на всю жизнь, - чужая. Раздевался, мылся, пошел дождь - зашумел по крыше, взял газету. Вошла горничная, сказала - чай гот.....
Середина
Я обыкновенно встаю очень рано, моюсь и сейчас же берусь за газеты. Я раньше почти никогда не думала о газетах и они для меня были совсем безразличны, но теперь я не представляю без них жизни. К чаю я уже знакома со всем, что делается в мире и рассказываю маме: мама не может читать газет. Мама выходит из своей комнаты, бывшей Александра, высокая, вся в черном, и в ней какая-то строгость. Это все так, как должно быть. Она крестит меня, целует в лоб и губы, и, как всегда, отворачивается быстро и подносит платок к губам. Я знаю, она вспоминает, что Юрий убит, а Александр - там... и что я одна, ее, осталась с ней. За чаем, мы всегда молчим, мы вообще молчим, и только один вопрос она задает: - Что в газетах? - и эту фразу она говорит всегда хриплым голосом. И я, очень волнуясь и бестолково, рассказываю ей все. После чая до двенадцати я хожу около окон, вижу все прежний завод и поджидаю почтальона. И так, за почтой, газетами, горем матери и моим, проходят дни за днями. И всегда, когда я жду писем, я вспоминаю маленький эпизод войны, переданный мне на эвакуационном пункте раненым прапорщиком. Он был легко .....
Конец
Это я написал о блондинке с голубыми глазами, - я шел и видел ее, и ждал ее, я, написавший. Во мне играли сотни оркестров, но сердце было сщемлено, точно его взяли в руки. Больше всего - больше всего во всем мире - я любил и ждал несуществующую блондинку, которой я отдал бы все мое прекрасное. Я не остался в кинематографе и поплелся в окопы. На холме стояли два громадных креста, я сел под ними и шептал, сжимая руки: - Милая, милая, милая. Любимая, нежная. Я жду. Там вдалеке взлетали зеленые ракеты, такие же, какие мы пускали над Окой. Потом забегали пальцы прожектора, моя гимнастерка стала белой, - и сейчас же около крестов упал снаряд: это заметили меня и стреляли по мне. В землянку чикали пули: чик! - чик! - чик! Я лег на нары, зарылся головой в подушку. Мне было очень одиноко и я шептал, вкладывая в слова всю нежность, какую имел: - Милая, милая, милая... III. Любовь! Верить.....
|