Начало
Фридрих Евсеевич Незнанский На исходе последнего часа Сильный голос Здесь его все равно называли – «русский». Рейн поначалу злился, доказывая, что не имеет к России никакого отношения, что сам он из Таллина, чистокровный эстонец, но шведы, выслушав слишком горячую, на их взгляд, речь молодого врача, вежливо улыбались и продолжали звать Рейна русским. А Рейн уехал из страны довольно давно, но и тогда уже не было СССР, Эстония стала наконец свободной, поэтому и обидно было. Впрочем, в остальном обижаться было не на что. Работу он получил довольно быстро, пришлось, правда, только пройти курсы переподготовки и очень сложный экзамен, а потом все пошло как по маслу. Недавно открывшаяся католическая клиника как раз набирала врачей со знанием языков Балтии – слишком много эмигрантов из Эстонии, Латвии и Литвы переселилось в Швецию. Языка эти люди, к сожалению, почти не знали и объяснить симптомы своей болезни не могли. Шведы нашли самый разумный вариант. Наняли в медперсонал таких же эмигрантов. Кстати, сегодня Рейна Мяяхе тоже довольно остро интересовали именно проблемы эмиграции.
Середина
Поляков ничего не понимал. – Да почему? Какая тебе разница? Он тебе что – отец родной? – Гораздо хуже. – Хватит говорить загадками! – взорвался Поляков и сломал свою пилочку пополам. – Кто такой этот сраный Принц?! – Принц – это армия. Понимаешь? Если он захочет взять Кремль – возьмет. В тот же день. – Что же он этого не делает? – Ну, надо полагать, Кремль ему и даром не нужен. А может, он его и взял давно... У тебя, Слава, что, серьезные проблемы с Принцем? – с искренним участием поинтересовался Терапевт. – Похоже на то. Мы стоим друг у друга на пути... – Ты знаешь, почему меня зовут Терапевт? Я категорически против крайних мер. Даже в самых смертельных ситуациях. – Но ты же прошлый раз, – ехидно прищурился Поляков, хотя на душе уже кошки скребли, – сам дал мне своих ребят и не поморщился. – Когда? – поразился Терапевт. – Ты что-то путаешь, старина. Поляков все понял и тяжело вздохнул: – Что же ты мне посоветуешь делать? – Идти кланяться, – серьезно сказал Терапевт. – Куда? Куда?! – К нему. Тогда есть шанс, что останешься цел.
Конец
– Тихо, сынок, не плачь... Вот тут ввалились мужики – с пушками, с прикидами бронированными. – Не надо, – говорит им Принц. И я понимаю: если что, он меня просто грохнет. И еще понимаю: мне этого даже хочется. Как сказал бы Макаровна, жил грешно и помер смешно. А один из них, такой угрюмый мужик, спрашивает, меня: – Ты его сын? – Нет, не сын, – говорю. И вот тут злость во мне прямо дыбом встала – это ж он мою мамашку непутевую убил! Гад! Гадина, сука!.. – Стреляйте! – ору. – Убейте его! И они выстрелили. Я даже услышал, как у него палец на курке дернулся, даже представил себе, как боек ударяет в капсулу, как она зажигает порох в гильзе, как порох вздувается газом и толкает пулю с невозможной силой, а она катится по стволу все ближе к моей голове, все ближе... Что ж в жизни своей дурацкой вспомнить, что напоследок понять надо? Какой такой в ней был смысл? Не было смысла... Фига в кармане Турецкий понимал, что Принц убьет пацана. Поэтому кивнул своим, чтоб опустили оружие. Он знал, что это сейчас нужно. О.....
|