Начало
Сомерсет Моэм НЕПОКОРЕННАЯ Он вернулся в кухню. Старик все еще лежал на полу там, где Ганс сбил его с ног; лицо у него было в крови, он стонал. Старуха стояла, прижавшись спиной к стене, и с ужасом, широко раскрыв глаза, смотрела на Вилли, приятеля Ганса, а когда вошел Ганс, она ахнула и бурно зарыдала. Вилли сидел за столом, сжимая в руке револьвер. На столе перед ним стоял недопитый стакан с вином. Ганс подошел к столу, налил себе стакан и осушил его залпом. — А здорово тебя, мой милый, разукрасили, — сказал Вилли, ухмыляясь. На физиономии у Ганса была размазана кровь и тянулись глубокие царапины: следы пяти пальцев с острыми ногтями. Он осторожно коснулся рукой щеки. — Чуть глаза не выдрала, сука. Надо будет йодом смазать. Ну, теперь она угомонилась. Иди. — Да я не знаю… Пойти? Ведь уж поздно. — Брось дурить. Мужчина ты или кто? Ну и что ж, что поздно? Мы заблудились, так и скажем. Еще не стемнело, и клонящееся к западу солнце лило свет в окна фермерской кухни. Вилли помялся. Он был щуплый, темноволосый и узколицый, до войны работал портным-модельером. Ему не хотелось, чтобы Ганс считал его размазней. Он встал и ш..... Середина
— Завтра воскресенье, — произнес он наконец. — Я завтра не занят. Заеду к вам, поговорим. Привезу чего-нибудь вкусного. — У нас иголок нет. Ты бы не мог достать? — Постараюсь. Она взвалила на спину вязанку и поплелась по дороге. Ганс вернулся в Суассон. Он побоялся брать мотоцикл и на следующий день взял напрокат велосипед. Пакет с продуктами он привязал к раме. Пакет был больше обычного, в нем находилась еще бутылка шампанского. На ферму он приехал, когда стемнело, и он мог быть уверен, что вся семья вернулась домой после работы. Он вошел в кухню. Там было тепло и уютно. Мадам Перье стряпала, муж читал «Пари суар». Аннет штопала чулки. — Вот взгляните, привез вам иголки, — сказал Ганс, развязывая пакет. — А это материя тебе, Аннет. — Она мне не нужна. — Разве? — ухмыльнулся он. — А не пора тебе начать шить белье ребенку? — Верно, Аннет, пора, — вмешалась мать, — а у нас ничего нет. — Аннет не поднимала глаз от работы. Мадам Перье окинула жадным взглядом содержимое пакета. — Шампанское! Ганс издал смешок. Конец
— А что, если ты не будешь соваться не в свое дело? Ганс вздохнул и поднялся со стула. Он вышел, прикрыв за собой дверь. Она следила за ним в окно, пока он шел по тропинке, ведшей к дороге, с яростью в душе она вдруг осознала, что какие-то сказанные им слова разбередили в душе ее чувство, неведомое ей прежде. — Боже, боже мой, дай мне сил! — выкрикнула она в отчаянии. Старая дворняжка, много лет прожившая на ферме, подскочила к Гансу, свирепо на него лая. Ганс вот уже несколько месяцев пытался приручить собаку, но все без толку. Когда он тянулся ее погладить, она отскакивала, рыча и скаля зубы. И сейчас, вымещая на ней обиду на неоправдавшиеся надежды, давая выход раздражению, Ганс сильным пинком грубо отшвырнул собаку, она отлетела в кусты, взвыла и, прихрамывая, побежала прочь. — Зверь! — воскликнула Аннет. — Все ложь, ложь! И я еще по слабости своей чуть не начала его жалеть! На стене возле двери висело зеркало. Аннет подошла к нему. Она выпрямилась и улыбнулась своему отражению. Но улыбка получилась похожая на злобную гримасу.
|