Начало
Михаил Арцыбашев Санин Роман I Только это нашел я, что Бог создал человека правым, а люди пустились во многие домыслы. 7.29. Екклезиаст То, самое важное в жизни, время, когда под влиянием первых столкновений с людьми и природой слагается характер, Владимир Санин прожил вне семьи. Никто не следил за ним, ничья рука не гнула его, и душа этого человека сложилась свободно и своеобразно, как дерево в поле. Он не был дома много лет и, когда приехал, мать и сестра Лида почти не узнали его: чертами лица, голосом и манерами он изменился мало, но в нем сказывалось что-то новое, незнакомое, что созрело внутри и осветило лицо новым выражением. Приехал он к вечеру и так спокойно вошел в комнату, как будто вышел из нее пять минут тому назад. В его высокой светловолосой и плечистой фигуре, со спокойным и чуть-чуть, в одних только уголках губ, насмешливым выражением лица, не было заметно ни усталости, ни волнения, и те шумные восторги, с которыми встретили его мать и Лида, как-то сами собой улеглись.
Середина
«Отчего бы и в самом деле»? – с замиранием сердца спросил себя Юрий. Опять, и уже с намерением, в которое не верил и над которым стыдливо усмехнулся, Юрий приложил револьвер к виску и, не отдавая себе отчета в своем движении, потянул за спуск. Что-то с диким ужасом, холодное и острое, дернулось в нем. В ушах зазвенело, и вся комната как будто метнулась куда-то. Но выстрела не было, и послышался только слабый металлический щелчок курка. Юрий, охваченный слабостью с головы до ног, медленно опустил руку с револьвером. Все в нем дрожало и ныло, голова кружилась, во рту мгновенно пересохло. Когда он клал револьвер, руки прыгали и несколько раз стукнули револьвером о стол. «Хорош, – подумал он и, овладев собою, подошел к зеркалу и взглянул в его темную холодную поверхность. – Значит, я трус? Нет, – с гордостью промелькнуло в нем, – не трус! Все-таки я сделал это, и не виноват, что вышла осечка!» Из темного зеркала на него смотрело такое же лицо, как и всегда, но Юрию оно показалось торжественно .....
Конец
Задушенный и жалкий женский голос тоненькой жалобой, бессильной и бессловесной, прозвучал невыносимо печально. Санин сморщился и вошел в свою комнату. «Ну, Лиде, пожалуй, конец! – подумал он, – Может, и лучше сделала бы она, если бы тогда и вправду утопилась!.. А может, и перевернется… Не угадаешь!» Иванов за окном слышал, как он торопливо шарил, шелестел бумагой, что-то уронил. – Скоро ты? – неторопливо спросил он. Ему стало скучно и жутко стоять под темным окном, в бледном сумраке осенней зари, перед лицом темного загадочного сада. Шорох напомнил ему его сон. – Сейчас, – ответил Санин так близко от окна, что Иванов вздрогнул. Темнота в окне заколебалась, и из нее выдвинулся чемодан и белое лицо Санина. – Держи! Санин легко спрыгнул на землю и взял чемодан. – Ну, идем! Они быстро пошли через сад. Там был бледный сумрак и тонкий холодный запах холодеющей земли. Деревья сильно обнажились, и оттого было чересчур пусто и просторно. За рекою догорала заря, и вода блестела одиноко, забытая и заброшенная в конце уже никому не нужного сада.
|