Михаил Арцыбашев

Палата неизлечимых

I

Отворилась высокая белая дверь, и сиделка ввела нового больного.

Запахивая полосатый халат, твердым, даже стремительным шагом больной вошел в палату и быстро огляделся, беспокойно поворачивая голову на длинной, голой в широком вырезе халата, точно железной шее. Эта длинная негнущаяся шея и чрезмерно блестящие, с выражением страшного напряжения глаза производили странное и даже жуткое впечатление.

С усталым и равнодушным лицом сиделка подвела его к узкой, похожей на все остальные, кровати и сказала равнодушным голосом, в котором, казалось, не было звуков, как в голосе судьбы:

— Вот тут вы и будете жить пока.

Больной дико повел своими страшными глазами, стремительно шагнул и сел на кровать, продолжая оглядываться кругом с таким видом, как будто властно проверял, все ли сделано так, как ему хочется, чтобы сейчас же приказать убрать то, что ему не нужно.

Голые стены высоко обступили его со всех сторон, ограждая взгляд. Белый и обширный потолок висел над головой и, против воли рождал мысль: что там, за этой холодной, мертвой преградой, и похожей и не похожей на тусклое небо осеннего дня?

— Какую? — недоверчиво покачал головой старик.

— А ту, что все ерунда, глупость и гадость!.. И все кончится смертью. Есть ли там какой смысл… «там»… мне дела нет!.. А что здесь никакой правды нет, а есть одно сплошное страдание, это я знаю — с этим и в угоду какому угодно Богу мириться не хочу!.. Вот и все…

— Все ли? Смотри! — опять покачал головой старик.

— Ну… еще могила и черви… О, черт!

Больной истерически взвизгнул и не то засмеялся в дикой злобе, не то всхлипнул. Старик тяжело вздохнул и не ответил.

Зато римлянин брезгливо поморщился и сказал про себя:

— И не удавится… Только тоску наводит.

Новый больной дикими стеклянными глазами с невероятным устремлением смотрел на них, точно хотел пронизать их души насквозь до самого дна.

— Дедушка, а я буду каждый день сны видеть! — неожиданно заявил мальчик.

— Видь, видь, птенчик Божий! — трогательно погладил его по голове старик. — Видь. И другим, может, в твоих снах правда откроется. А хоть и не откроется, они сами в них свою правду найдут… Так-то!

Новый больной все смотрел кругом блестящими дикими глазами.

II

Новый больной не ответил.

— Что ж, если вам так хочется умереть, то конечно… — продолжал римлянин, снисходительно улыбаясь. — Но я не понимаю, к чему так торопиться… это всегда успеется.

— Вы не понимаете! — язвительно заметил четвертый больной. — Ну а я вот понимаю… Конечно, лучше сразу смерть, чем это бесконечное мучительное ожидание…

— В жизни все-таки много и хорошего! — раздумчиво перебил римлянин.

— Что?.. Ванны, завтраки и ногти?.. — еще язвительнее возразил четвертый больной.

— Не только это…

— Ну, глупые книги и цветы, которые завтра завянут?

Гордая и жестокая складка мелькнула между прекрасными бровями.

— Да. Это красиво. И это лучше бесполезного нытья, которое мы слышим тысячи веков именно от тех людей, которые не умеют в своей жизни создать ни одного красивого момента, которые живут, как скоты — тупым и пошлым стадом, которые не знают ни вдохновения, ни экстаза, ни веры, которые дорожат только своим драгоценным брюхом, которые ноют, гнусят, проклинают жизнь и все живут и живут, пока сама смерть с отвращением не уберет их в помойную яму…