Начало
Владислав Крапивин Синий Треугольник Повесть-воспоминание о странном Котам Максу и Тяпе, а также тряпичному зайцу Митьке – героям моих нескольких повестей. 1 У Травяного Зайца голова была круглая и плоская, будто плюшевая подушечка для иголок. Размером с чайное блюдце. На ней светилась вышитая розовыми нитками улыбка, чернел квадратный пластмассовый нос и блестели зеленые глаза. В глазах временами искрилось лукавство, хотя вообще-то это были стеклянные пуговицы. Тряпичное туловище зайца было в желтую и зеленую поперечные полоски. Не яркое, а словно с пыльным налетом. Длинные уши мягко болтались, лапы торчали в стороны. И вот еще что! На задних лапах была обувь: нечто вроде тапочек из черной клеенки. Я называл их «лёпы». Не знаю почему. Возможно, оттого, что похоже на «шлёпанцы». Мне казалось, что такой заяц был у меня в давнем-давнем детстве. Мама говорила, что не было, что он приснился мне в младенческих снах, которые похожи на явь. Но я знал – он был. Просто мама почему-то не хотела признаться в этом. Впрочем, я не обижался на маму. Наши споры о зайце были вроде игры.
Середина
Он копался в железном аппарате, похожем на старую партизанскую рацию. Она мигала огоньками и попискивала. На обшарпанном боку висела телефонная трубка и блестел никелированный диск с дырками и цифрами. – Это и есть ваш телефон? – сказал я с сомнением. – Он и есть… Коммутатор для связи с другими пристанями… Танкист! Починил? А то… – Так точно, Георгий Максимыч, все в ажуре! – Он оглянулся, увидел меня, замигал. Заулыбался. – Ух ты… Никак, Мумчик? Откуда? Непонятным прозвищем «Мумчик» звали меня в школе. Не все, конечно, а такие, вроде Танкиста. Ох, сколько натерпелся я от него в свое время! – Это я, Танкист. Как дела? С электронным утилем труднее, небось, возиться, чем Мумчика изводить? Он растопыренной лапой потер веснушчатые щеки. – Да ладно, чё старое вспоминать… Давай пятерню, поздороваемся. С одного класса все же. Я подумал и дал. В самом деле, чего старое вспоминать. Жора нехотя сказал: – Там в котелке каша осталась. Иди пожуй… если правда все наладил. А то… – Все в лучшем стандарте, командир, век баб не целовать! Звоните хоть на Марс!
Конец
– Это здесь не засадишь! А там… – А там ты свернешь себе шею, – сообщает Серафима. – В книжке что написано! «Ерофей был неугомонен и то и дело забирался на верхушку фор-мачты…» – Не «фор», а «фок»! – голосит Ерошка. – И не на «верхушку», а на «клотик»! И не я это вовсе, а корабельный кот! – Ты же сам говоришь, что кота завали Томас, – напоминает Серафима. – Это на верфи был Томас! А на шхуне… Сама ничего не помнишь, а сама говоришь! Или ты нарочно, да?! – Ты как с матерью разговариваешь! – считаю я необходимым возвысить голос. Ерошка обижается всерьез. И уходит жить к любимой бабушке. К моей маме. (Я до сих пор содрогаюсь, вспоминая дурацкие сны, будто мамы нет на свете). Бабушка жалеет Ерошку. Ей конечно тоже не хочется, чтобы любимый внук уходил в моря-океаны (страх такой!), но еще больше не хочется, чтобы он ронял слезы. Мама звонит нам и укоряет за бесчувственность к ребенку. Еська начинает печалиться. Мы с Серафимой тоже. Сперва не подаем вида, но к вечеру печаль и муки совести делаются сильнее педагогических принципов. И мы отправляем за.....
|