Начало
Владислав Крапивин Колесо Перепёлкина Первая часть Не та лестница Сокровище Вася рыдал. Он лежал на постели поверх смятого одеяла, бил мокрым лицом скомканную подушку и вскрикивал: – Отдай!… Отдай!… Отдай!.. – Прекрати истерику! – вскрикивала в ответ мама. – Сию же минуту! Или я… – Отдай!… – Прекрати я сказала!.. Стыд какой! Парню почти девять лет, а он…. – Не почти1 Не девять! Отдай!.. Ну куда ты его девала! – Спрятала в кладовку… Утром получишь, а теперь спать! – Не утром! Сейчас!… Сейчас же! – Вася заколотил ногами, выгнулся, ударил кулаками по одеялу, зарылся в подушку лицом. Промычал измученно: – Ну отдай же… – Чтобы ты опять засунул эту ржавую дрянь под подушку?! – Не буду под подушку!. Рядом положу, на пол! Только отдай!! – Перестань скандалить! Или я немедленно позвоню отцу! А утром… мы отправим тебя в интернат, вот! – Хоть на каторгу! Только отдай! – Рыдание тряхнуло Васю короткой судорогой. Он выговорил измученными толчками. – Отдай… Ну, по-жа-луй-ста…
Середина
– Да зачем сигналы, Вячеслав Акимович, если вверенное вам павсредство мертво сидит на мели? – Сидит или не сидит, а в списках числится. И потому колокол есть его неотъемлемая принадлежность! Чиновники махнули рукой. Каждое утро Акимыч начищал колокол пастой и суконкой. Бронзовые бока отражали солнце с такой силой, что сияние видно было с берега за целую милю. В петлю на чугунном «языке» колокола старик вплел специальный пеньковый трос для дерганья. На флотском языке он называется «рында-булинь». По вечерам Акимыч и Филя сходились в каюте, грели на керосинке чайник и разговаривали о художниках и просто о жизни. Днем старик наводил на пароходе порядок (хотя и бесполезное это дело), ходил на рынок за продуктами, варил супы и каши или читал книги про живопись. А Филя на верхней палубе писал этюды. Иногда он вздыхал, откладывал кисть и смотрел в заречные дали. Его небольшие, но очень яркие глаза туманились… Вот с такими людьми и подружился Вася Перепёлкин, когда Переверзя, Штырь и Цыпа загнали его на пароход.
Конец
«Мару…» «Что?» «Мне как-то… Не знаю… Пока ты был Колесо, я на тебе ездил… А сейчас ты мой друг Мару. Ты совсем, как… человек. Тебе, наверно, обидно…» Еще Вася хотел сказать, что нельзя же ездить верхом на круглолицем темноволосом приятеле-мальчишке в очках. Получается неравноправие. Мару все понял в один миг. «Не бойся! Все правильно! Я катаю тебя, потому что умею! Такая моя природа! А ты… ты ведь тоже часто носишь меня на себе, в руках, под мышкой… Давай так! Когда мы будем с тобой разговаривать про разное… про жизнь, ты думай, что я мальчик в очках. Когда ты гладишь мою шину, думай, что я черный котенок с белой грудкой. А когда я несу тебя на педалях, считай, что я вроде конька-горбунка. Или такая лошадка-пони с темной челкой и в больших человечьих очках…» «Ладно! – обрадовался Вася. Все решилось самым лучшим образом. – Мару! А когда я вырасту и стану тяжелым, ты будешь катать моего брата или сестренку?» «Обязательно! А если будет двое, то по очереди!»
|