Начало
Пауло Коэльо ЗАИР Кто из вас, имея сто овец и потеряв одну из них, не оставит девяносто девяти в пустыне и не пойдет за пропавшею, пока не найдет ее? Лк 15: 4 Когда встанет время отплыть в Итаку — Помолись, чтоб долгим был путь, И он будет мирным — Потому что киклоп, лестригоны, Скилла Не в морях, а в твоей душе. Долгий путь, Светлые заводи феаков, Щедрые причалы финикян, Мудрые беседы египтян, А Итака — вдали, Ждущая тебя старцем, Просветленным, умудренным, богатым, Ибо лишь для нее, Каменистой, убогой, скудной. Ты поплыл стать таким, как стал. [1] Констинтинос Кавафис (1863-1933) Посвящение В машине я сказал, что завершил первый вариант моей книги — вот этой самой книги. А когда начали подъем на одну из гор в Пиренеях — на ту, которую оба считали священной и где нам случалось проживать необыкновенные минуты, — добавил: «Разве тебе не интересно узнать, о чем эта книга, как она называется?» Интересно, ответила ты, но боюсь спросить, хотя, когда узнала, что ты завершил работу, обрадовалась — очень обрадовалась.
Середина
— Знаю, что выживу. Проживу еще день, еще год, еще лет тридцать или сорок. Но когда-нибудь, несмотря на все достижения науки, покину этот мир. И меня похоронят. Я думаю об этом уже сейчас и хотел узнать, случалось ли вам задумываться о своих похоронах. — Нет, никогда. Но больше всего меня страшит мысль о том, что когда-нибудь все кончится. — Хочешь или не хочешь, соглашаешься или возражаешь, но это — реальность, и от нее не уйти. Вы не против, если мы еще немного поговорим на эту тему? — Меня ждут больные, — сказала она, поставила ужин на стол и торопливо вышла, почти выбежала из палаты. Нет, она спасалась бегством не от меня, а от моих слов. Что ж, если сиделка не желает обсуждать со мной сей предмет, придется поразмышлять о нем в одиночестве. Я вспомнил строчки выученного еще в детстве стихотворения: Когда она придет незваной гостьей, Быть может, испугаюсь я. А может, С улыбкою скажу: «Был день хорош, И, значит, может ночь спуститься: Ведь поле вспахано, и стол накрыт, И .....
Конец
И наконец, он объяснил мне, что страдание начинается в тот миг, когда мы ждем, что другие будут любить нас так, как мы воображаем, а не так, как хочет выразить себя сама любовь — она свободно, без принуждения, влечет нас своей силой и не дает остановиться. Я поднял голову и взглянул ей в глаза. — И ты его любишь? — Любила. — И продолжаешь любить? — И ты считаешь, что это возможно? Что я, любя другого и зная о твоем скором появлении, оставалась бы здесь? — Наверно, нет. Наверно, ты все утро ждала, когда откроется дверь. — Тогда зачем ты спрашиваешь? От ощущения собственной неуверенности, подумал я. Но то, что она хотя бы попыталась снова найти любовь, — прекрасно. — Я беременна. На секунду — не больше — мне показалось, что мир раскололся и рухнул мне на голову. — От Доса? — Нет. От того, кто пришел, а потом ушел прочь. Я засмеялся, хотя сердце сжалось. — Так или иначе, тебе нечего делать здесь, на краю света. — Это — не край света, — засмеявшись, отвечала она.
|