Начало
Артур Конан Дойл СВЯТОТАТЕЦ * * * В то мартовское утро 92 года от Рождества Христова еще только начинало светать, а длинная Семита Альта уже была запружена народом. Торговцы и покупатели, спешащие по делу и праздношатающиеся заполняли улицу. Римляне всегда были ранними пташками, и многие патриции предпочитали принимать клиентов уже с шести утра. Такова была старая добрая республиканская традиция, до сих пор соблюдаемая приверженцами консервативных взглядов. Сторонники более современных обычаев нередко проводили ночи в пиршествах и погоне за наслаждениями. Тем же, кто успел приобщиться к новому, но еще не отрешился от старого, порой приходилось туго. Не успев толком соснуть после бурно проведенной ночи, они приступали к делам, составляющим ежедневный круг обязанностей римской знати, с больной головой и отупевшими мозгами. Именно так чувствовал себя в то мартовское утро Эмилий Флакк. Вместе со своим коллегой по Сенату Каем Бальбом он провел ночь на одной из пирушек во дворце на Палатине, печально знаменитых царившей на них смертной тоской; император Домициан приглашал туда только избранных приближенных. Вернувшись к дому Флакка, друзья задержались у вхо..... Середина
— Раб по имени Сергий, поскольку он следит за атриумом, — ответил Флакк. — Выйди вперед, Сергий. Что ты имеешь сказать в свое оправдание? Дрожащий раб приблизился к хозяину. — Если господин позволяет мне говорить, я скажу, что преступление совершил Дат-христианин. — Дат? Кто это? — Матулатор[4], мой господин. Я даже не знал, что он из этих ужасных людей, иначе никогда не допустил бы его сюда. Он пришел со своей метлой, чтобы убрать птичий помет. Взор его упал на Венеру, и в то же мгновение он набросился на нее и дважды ударил деревянной палкой от метлы. Мы все кинулись на него и оттащили прочь. Но увы! Увы! Было уже слишком поздно, — несчастный успел отбить у богини три пальца. Император хмуро усмехнулся, а тонкое лицо патриция побледнело от ярости. — Где он? — спросил Флакк. — В эргастуле, господин, с колодкой..... Конец
Кто в страхе, кто с интересом, — все собрались посмотреть, как будут судить злополучного Дата. За спинами мужчин прятался рой хихикающих и перешептывающихся женщин и девушек из бельевой, прачечной и ткацкой — Марии, Керузы, Амариллиды вставали на цыпочки или выставляли симпатичные любопытные мордашки поверх плеч представителей сильной половины прислуги. Сквозь эту толпу с трудом пробились двое дюжих молодцов, ведущих обвиняемого. Это был маленький смуглый человечек с грубыми чертами лица, неряшливо торчащей бородой и безумными глазами, горящими каким-то мощным внутренним огнем. Руки его были связаны за спиной, а шею охватывал тяжелый деревянный ошейник или фурка, одеваемый обычно на непокорных рабов. Кровоточащая царапина на щеке свидетельствовала о том, что в предыдущей потасовке ему уже крепко досталось. — Это ты — мусорщик Дат? — задал первый вопрос патриций. Преступник гордо выпрямился. — Да, — сказал он, — мое имя Дат. — Ответь мне, ты испортил мою статую? — Да, я.
|