Жид Андре

Молодость

В прошлом году, гостя у Жана Шлюмберже, соседа моего по имению в те времена, когда я был «помещиком» в Кальвадосе, я вновь посетил Лярок, где — об этом я рассказываю в ином месте — я провел столь прекрасные и долгие годы детства. Владение огорожено теперь со всех сторон колючей проволокой. Глядя на это, я чувствую себя в душе коммунистом. Душой я никогда не был собственником. Самое слово «владелец» кажется мне и смешным и гадким. Я мучился тем, что знаю точные границы поместья, которое получил в наследство — совсем молодым — от матери, или скорей — отказывался признать эти границы, не для того, чтобы вообразить, будто обладаю большим, наоборот, чтобы удержать себя от мысли, что хотя бы малейшая часть того, что я здесь любил, была лично и исключительно моей. Когда вечерами я садился на склоне холма, откуда открывается вид на лесистую местность, — пригорки, рощицы, вырубки, маленькая речка, прячущаяся подчас меж высокими стреблями кипрея, ольхой и орешником, нисколько не потеряли бы для меня привлекательности, перестань они быть моими. Я погружался в созерцание и чувствовал за собой не больше обязанностей перед родным краем, чем родной край перед.....

Впрочем, он никогда не жаловался, а говорил:

— Я так работаю только для того, чтобы дать детям возможность избрать другое ремесло.

У Мюло было два сына и три дочери. Старший, рослый парень лет шестнадцати, работал у кузнеца на перекрестке; он был развитее других, не водился с деревенскими и, как только выдавался свободный день, убегал к товарищам в Лизье. Со мной он еле кланялся при встрече.

— Да, — говорил Мюло, — он у меня гордый. Стесняется говорить с теми, кто знает, чем занимается отец. Не то что бы он меня презирал, но… Что ж, не всегда из детей выходит то, что тебе хочется. Зато на остальных детей я не нарадуюсь.

Мюло жил со своей семьей на заброшенной мельнице, над спущенным прудом. На стене домика еще видно было подливное колесо, давно переставшее работать. В доме всегда было чисто и прибрано. Хозяйство вела молодая женщина. По возрасту ее нельзя было принять за мать детей Мюло. Где-то существовала настоящая г-жа Мюло, но она так давно уехала, что никто не знал, где она. После многих хлопот и неприятностей Мюло наконец добился развода.

И он снова принялся копать, нагнув голову и стараясь, как мне показалось, скрыть слезы.

— Значит, Мюло, вы не хотите сказать мне, за что вас осудили?

— Нет, господин Жид, не думайте так. Правда, я не люблю об этом говорить. Но вам я расскажу все, как было. Я был еще молод. Я только что вернулся с военной службы. Родители были бедны, и мне пришлось самому зарабатывать себе на хлеб. Мы со страшим братом нанялись работать землекопами на постройке Западной железной дороги. Меня, брата и еще нескольких человек послали укреплять осыпавшийся откос на линии Париж — Гавр. Не то чтобы это было откос, а скорее большой скат, заросший травой и кустарником. Дело было в охотничью пору. Раздавались выстрелы. Кто-то должно быть, охотился неподалеку. Но участок вдоль пути принадлежал железной дороге. И вы, конечно, знаете, что вдоль всей насыпи — железная проволока и проход воспрещен. Так вот, когда мы увидели зайца, то подумали, что он тоже знает это и хочет укрыться здесь. Но охотники все-таки подстрелил.....