Роджер Желязны

Музейный экспонат

Когда действительность убедила Джея Смита, что искусству нет места в пустом и легкомысленном мире, Джей Смит решил оставить этот мир. Однако брошюра «Йога – Путь к Освобождению», выписанная им по почте за 4 доллара и 98 центов, не помогла ему освободиться от уз обыденности. Напротив, она даже усугубила зависимость Джея Смита, уменьшив его покупательную способность на 4 доллара и 98 центов – а хлеб насущный в этом мире, увы, приходится покупать.

Сосредоточившись в позе лотоса, Смит углубленно созерцал свой пупок,

– но это приближало его не к освобождению, а только к осознанию, что с каждым новым днем пупок неуклонно приближается к позвоночнику. И если идею Нирваны можно счесть вполне эстетичной, то идею самоубийства таковой назвать трудно (притом на самоубийство не у всякого хватит духу, – да и откуда взяться крепкому духу в немощном теле?). Поэтому посредством ряда изящных рассуждении Смит отказался от этой мысли.

– Как легко лишить себя жизни в идеальной обстановке! – вздыхал он, меланхолично откидывая со лба золотистые пряди (отросшие, по очевидной причине, до внушительной классической длины). Воображаю толст.....

– Правда?

– Увы! На обратном пути зайдем в современный период – я покажу своего «Павшего Ахиллеса». Тут раздался весьма неприязненный смешок.

– Кто здесь? – встревоженно спросил Смит. Ответа не последовало. Они были в расцвете Римского Искусства, и лишь каменные сенаторы пялились на них безжизненными глазами.

– Здесь кто-то смеялся, – определила девушка.

– Мы не одни, признал, пожав плечами, Смит. – Я не в первый раз слышу подобное; но кто бы они ни были, они не разговорчивее траппистов, – и слава богу!

– Не забудь, мы тоже всего лишь камень! – провозгласил он жизнерадостно, увлекая спутницу к буфету.

Однажды ночью они ужинали в Современном Периоде.

– Какое имя носили вы в своем прошлом воплощении? – поинтересовался он.

– Глория, – шепнула она. – А ваше?

– Смит, Джей.

– Не будет ли чрезмерной дерзостью спросить вас, Смит, что именно побудило вас обратиться в статую?

– О нет, – он улыбнулся загадочно. – Одни рождены для безвестности, другие же достигают ее непрестанными усилиями. Я принадлежу к последним. Непризнанн.....

– Вот этого я и боялся.

Был он тощ, морщинист, неопрятен и несомненно страдал язвой желудка и разлитием желчи. И он, указуя на них обвиняющим перстом, повторил:

– Именно этого я и боялся!

– В-вы кто? – спросила Глория.

– Кассий, – представился он. – Кассий Фитцмюллен, критик на покое из «Дальтон Таймс». А вы собрались дезертировать?

– Вам-то что до этого? – уточнил Смит, поигрывая античными мускулами.

Кассий покачал головой.

– Что до этого? Вы представляете собой угрозу всему нашему образу жизни! Если вы уйдете, то станете, разумеется, художником либо педагогом – и, рано или поздно, вольно или невольно, словом или жестом выдадите то, о чем давно подозревали. Я слышал все ваши разговоры. Вам известно – теперь уже точно известно – что здесь находят последний приют все критики: старея, мы сходимся сюда изображать то, что так ненавидели в прошлой жизни. Вот почему с каждым годом число римских сенаторов растет.

– Я давно подозревал нечто подобное, – сказал Смит, – но не был уверен.