Ги де Мопассан

Пленные

В лесу — ни звука, лишь чуть слышно шуршит снег, падающий на деревья. Этот мелкий снежок шел с утра, припудривал ветки ледяным мхом, накрывал сухие листья зарослей легкими серебристыми шапочками, расстилал по тропинкам бесконечно длинный, мягкий белый ковер и сгущал мертвую тишину лесного океана.

У лесной сторожки молодая женщина, засучив рукава, колола дрова на большом камне. Это была высокая, худощавая, крепкая дочь лесов — дочь лесника и жена лесника.

В сторожке послышался голос:

— Нынче мы одни, Бертина, иди-ка лучше домой: ведь уж ночь на дворе, а кругом, небось, рыщут и пруссаки, и волки.

Лесничиха раскалывала полено, высоко взмахивая топором, от чего всякий раз, как она поднимала руки, напрягалась ее грудь.

— Иду, иду, матушка, я уже наколола дров. Бояться нечего: еще светло, — отвечала она.

Она принесла в кухню хворосту и дров, свалила их около печки, опять вышла, закрыла ставни — толстенные ставни из цельного дуба, — и, войдя в дом, задвинула тяжелые дверные засовы.

У огня сидела за прялкой ее мать, морщинистая старуха; с годами она стала боязливой.

— Отец устанет нынче ночью, — пробормотала она.

Потом она уселась, поджидая отца. Только звонкий маятник стенных часов нарушал тишину своим равномерным «тик-так».

Время от времени женщина бросала взгляд на стрелки часов, нетерпеливый взгляд, в котором можно было прочитать; «Ох, и медленно же они двигаются!» Вскоре ей послышалось, что под ногами у нее кто-то шепчется… Тихий, невнятный говор долетал до нее сквозь каменные своды подвала. Пруссаки начали догадываться, что она провела их, и малое время спустя унтер-офицер поднялся по лесенке и застучал кулаком в крышку люка.

— Открыфайт! — снова заорал он.

Она встала, подошла поближе к погребу и, передразнивая немца, спросила:

— Што фам укотно?

— Открыфайт!

— Мой не открыфайт.

Немец был в бешенстве.

— Открыфайт, либо мой ломайт тферь!

Она расхохоталась:

— Ломай, ломай, милый человек!

Он принялся колотить прикладом винтовки в дубовую крышку, захлопнувшуюся над его головой. Но такая крышка выдержала бы и удары тарана.

Наконец, настало время, когда, по ее расчетам, французский отряд должен был добраться до сторожки.

Лесничиха отворила дверь и прислушалась. Заметив осторожно двигавшуюся тень, она испуганно вскрикнула. Но это был ее отец.

— Они послали меня вперед, чтобы узнать, нет ли чего новенького, — сказал он.

— Нет, ничего.

Лесничий прорезал ночную тьму долгим, пронзительным свистом. И вскоре под деревьями стало явственно видно что-то темное, медленно приближавшееся: то был авангард из десяти человек.

— Не ходите перед отдушиной, — то и дело повторял Верзила.

И шедшие впереди показывали тем, кто шел за ними, на опасную отдушину.

Наконец показались основные силы отряда — все двести человек, у каждого из которых было по двести патронов.

Лавинь, дрожа от волнения, расставил своих людей так, чтобы дом был оцеплен со всех сторон; широкое свободное пространство оставалось лишь перед маленьким черным отверстием вровень с землей: через него в погреб проникал воздух.