Марина Дяченко, Сергей Дяченко

Дикая энергия. Лана

Посвящается Руслане, которая стала Ланой.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Я работаю пикселем.

Каждый день за час до заката прохожу через большую проходную у подножия единственного в городе холма. Прикладываю к сенсору удостоверение личности. В потоке других работников шагаю к раздевалкам. Номер моей ячейки — 401/512, он же — номер моего рабочего места в самом центре экрана. Я — хороший, квалифицированный пиксель.

В шкафчике хранится моя роба, подогнанная точно по росту — до пяток. Я надеваю робу поверх плотного черного трико. Застегиваю сзади липучку. Застежка на робе должна лежать точно на четвертом позвонке. Миллиметр влево или вправо — свет упадет под другим углом, и вот уже брак в работе. За это штрафуют.

Одевшись, беру с полки наушники и черные очки. Босиком выхожу из раздевалки и вслед за другими пикселями поднимаюсь вверх по лестнице. Идти очень долго, но я привыкла. Отсюда, с лестницы, отлично виден город.

Вагон уходит за гору, на северо-запад. Я долго смотрю ему вслед.

— Что ты хочешь услышать, Лана? — спрашивает Головач.

Мы сидим на стволе поваленного дерева у входа в его землянку-нору. Я с минуту молчу, а потом спрашиваю совсем не то, что собиралась.

— Почему все так быстро ее забыли? Почему ты — который любил ее, отец ее детей — забыл и не вспоминаешь? И я ведь, вольно или невольно, — ее убийца…

Он улыбается:

— Вспоминает ли нынешняя весна о прошлом лете? Все живое умирает, чтобы удобрить почву и дать рождение новой жизни… Это жизнь, Лана. Рассвет — убийца ночи, но кто способен за это его ненавидеть?

На этот раз я молчу — очень долго. Он прав. Но мне трудно свыкнуться с этой правотой.

— Расскажи мне о Заводе, — прошу наконец. — Ты должен знать больше, чем другие.

— Почему? — Он потирает бороду. — Почему бедный старый волк знает больше, чем Царь-мать?

— Потому что… ты же знаешь, что я… Почему бы тебе просто не рассказать? Без этих твоих… увиливаний?

Он ухмыляется:

И одновременно лопается мембрана. Лопается и обмякает, из паутинки превращаясь в тусклую серую тряпку.

Наступает тишина.

В этой тишине я протягиваю руки. Беру Солнце, высвобождаю его из ветвей. И оно восходит, заливая меня теплом — изнутри.

Тысячи дней подряд я буду вспоминать этот день.

Тысячи раз он мне приснится.

Но всего… всего, что случилось потом, я так и не пойму.

— Счастливой дороги, — говорю я. — Смотрите внимательно, не пропустите стрелку: ее надо переключить направо. Иначе вернетесь обратно.

Сын Перепелки строит рожи своему отражению в стеклянном колесе. Его сестра уже сидит на дрезине, на коленях матери. Диким придется потесниться: на дрезине маловато места.

— Лана, — говорит Мавр и кладет мне руку на плечо, — не валяй дурака. Поедем с нами.

— Я тебе уже говорила. — Накрываю его ладонь своей. — Мне надо остаться. Необходимо.

— Почему ты не хочешь ехать? — спрашивает мальчик.

— Я обязательно приеду. Но позже.