Начало
Сергей Довлатов Заповедник МОЕЙ ЖЕНЕ. КОТОРАЯ БЫЛА ПРАВА * * * В двенадцать подъехали к Луге. Остановились на вокзальной площади. Девушка-экскурсовод сменила возвышенный тон на более земной: – Там налево есть одно местечко… Мой сосед заинтересованно приподнялся: – В смысле – уборная? Всю дорогу он изводил меня: «Отбеливающее средство из шести букв?.. Вымирающее парнокопытное?.. Австрийский горнолыжник?..» Туристы вышли на залитую светом площадь. Водитель захлопнул дверцу и присел на корточки у радиатора. Вокзал… Грязноватое желтое здание с колоннами, часы, обесцвеченные солнцем дрожащие неоновые буквы… Я пересек вестибюль с газетным киоском и массивными цементными урнами. Интуитивно выявил буфет. – Через официанта, – вяло произнесла буфетчица. На пологой груди ее болтался штопор. Я сел у двери. Через минуту появился официант с громадными войлочными бакенбардами. – Что вам угодно? – Мне угодно, – говорю, – чтобы все были доброжелательны, скромны и любезны. Официант, пресыщенный разнообразием жизни, молчал.
Середина
За ее спиной я видел написанное мелом ругательство. Хула без адреса. Феномен чистого искусства… Затем мы тихо, чуть ли не украдкой шли по коридору. Я с шуршанием задевал рукавами обои. – Какой вы огромный, – шепнула Таня. – А вы, – говорю, – наблюдательная… Затем мы оказались в неожиданно просторной комнате. Я увидел гипсовую Нефертити, заграничный календарь с девицей в розовом бюстгальтере, плакат трансатлантической аэролинии. На письменном столе алели клубки вязальной шерсти… Таня достала бутылку кагора, яблоко, халву, покоробившийся влажный сыр. Я спросил: – Где вы работаете? – В канцелярии ЛИТМО. А вы? – Я, – говорю, – репортер. – Журналист? – Нет, именно репортер. Журналистика – это стиль, идеи, проблемы… А репортер передает факты. Главное для репортера – не солгать. В этом состоит пафос его работы. Максимум стиля для репортера – немота. В ней минимальное количество лжи… Разговор становился многозначительным.
Конец
– Это что за фокусы?! Где справедливость? Ему возразил Белуга; – Будь справедливость, тогда зачем и уезжать?!.. Я снова выбрал момент и говорю Тане: – Как ты думаешь, мы еще увидимся? – Да, я уверена. Совершенно уверена. – Тогда я, может, поверю, что Бог – есть. – Мы увидимся. Бог есть… Мне бы хотелось ей верить. Я готов был поверить… Но почему я должен верить ей именно сейчас? Я же не верил, когда она говорила, что Альберто Моравиа – хороший писатель… Затем мы все поднялись на какой-то балкон. Смотрели, как Таня и Маша заходят в автобус. Время остановилось. Эти несколько секунд я ощутил как черту между прошлым и будущим. Автобус тронулся. Теперь можно было ехать домой, не прощаясь… Одиннадцать дней я пьянствовал в запертой квартире. Трижды спускался за дополнительной выпивкой. Если мне звонили по телефону, отвечал: – Не могу говорить… Отключить телефон не хватало решимости. Вечно я чего-то жду…
|