Начало
Сергей Довлатов. Ариэль. Писатель снял дачу. Занял четвертое бангало в южном ряду. Будучи человеком необщительным, разместился между двумя еврейскими семьями. Нуждаясь в тишине, снял дом около железнодорожного разъезда. Звали его Григорий Борисович Кошиц. Шло лето. Русская колония вела привычный образ жизни. Мужья приезжали на выходные. Сразу же надевали тренировочные костюмы и бейсбольные шапочки. Жены целую неделю разгуливали в купальниках и открытых платьях. Голые дети играли на песке у воды. Мужчины купались, загорали, ловили рыбу. Женщины ездили в машинах за покупками. Они присматривали за маленькими и готовили еду. По вечерам они говорили: – Чего-то хочется. Сама не знаю чего… Григорий Борисович держался замкнуто. Загорать и купаться он не любил. Когда его приглашали ловить рыбу, отказывался: – Увы, я не Хемингуэй. И даже не Аксаков… – Ну и тип, – говорили соседи. – Слов много знает… Целыми днями писатель работал. Из его распахну того окна доносился стук пишущей машинки.
Середина
И вдруг он заметил мальчика. В полном одиночестве тот сидел на бревне. У ног его валялись разноцветные пластмассовые игрушки. Мальчик сидел неподвижно. Услышав стук пишущей машинки, не обернулся. Все это продолжалось около десяти минут. Легкое синеватое облако за это время переместилось к югу. Тень от платана чуть сдвинулась влево. Писатель наконец сказал: – Эй, мизерабль! Кто ты? Как тебя зовут? – Меня? Я – Арик. – В смысле – Арон? Или Аркадий? – Ариэль, – был ответ. – Где же крылья твои, Ариэль? – спросил писатель. – Нету, – коротко и без удивления ответил мальчик, – а тебя? – Не понял, что – тебя? – А как тебя зовут? – Меня зовут Григорий Борисович. И крыльев у меня, признаться, тоже нет… С озера долетали крики и шум моторных лодок. Писатель спрашивает: – Ты что здесь делаешь? И почему – один? Ариэль: – Я был на озере, но Анджелочка сказала: "Убирайся". – Это почему же? Мальчик ответил с готовностью и почти хвастливо: – Да потому что у меня вши. Вот почему.
Конец
– Чего-то хочется. Сама не знаю чего… Григорий Борисович держался замкнуто. Загорать и купаться он не любил. Когда его приглашали ловить рыбу, отказывался: – Увы, я не Хемингуэй. И даже не Аксаков… – Ну и тип, – говорили соседи. – Слов много знает… Целыми днями писатель работал. Из его распахну того окна доносился стук пишущей машинки. Повторяю, был он человеком неразговорчивым и замкнутым. Между тем справа от него жили Касперовичи. Слева – Мишкевицеры. В обеих семьях подрастали дети. У Касперовичей их было четверо. У Мишкевицеров – трое, да еще восьмилетний племянник Ариэль. В колонии было шумно. Дети бегали, кричали, стреляли из водяных пистолетов. Кто-то из них вечно плакал. Если дети не ладили между собой, за них вступались родители. Ругаясь, они переходили на английский: – Факал я тебя, Марат! – А я, Владлен – тебя, о кей?!. По вечерам чуть ли не у каждого бангало дымились жаровни. На полную мощность были включены транзисторы. Дачники ходили по территории с бутылками в руках. В траве белели пластиковые стаканы.
|