Начало
Губерман Игорь Иерусалимские гарики Саше Окуню - очень старшему другу с любовью Пришёл в итоге путь мой грустный, кривой и непринципиальный в великий город захолустный, планеты центр провинциальный. Первый иерусалимский дневник 1 Россию увидав на расстоянии, грустить перестаешь о расставании. Изгнанник с каторжным клеймом, отъехал вдаль я одиноко за то, что нагло был бельмом в глазу всевидящего ока. Еврею не резвиться на Руси и воду не толочь в российской ступе; тот волос, на котором он висит, у русского народа - волос в супе. Забавно, что томит меня и мучает нехватка в нашей жизни эмигрантской отравного, зловонного, могучего дыхания империи гигантской. Бог лежит больной, окинув глазом дикие российские дела, где идея вывихнула разум и, залившись кровью, умерла. С утра до тьмы Россия на уме, а ночью - боль участия и долга; неважно, что родился я в тюрьме, а важно, что я жил там очень долго. Да, порочен дух моей любви, но не в силах прошлое проклясть я, есть у рабства прелести свои и свои восторги сладострастья. Вожди России свой народ во имя чести и морали опять зовут идти вперед, а где перед, опять соврали. Когда идет пора крушения структу.....
Середина
исала мир как данность, на всём теперь названия прибиты, и прячется за словом полигамность то факт, что мы ужасно блядовиты. Опять весной мечты стесняют грудь, весна для жизни – свежая страница; и хочется любить кого-нибудь; но без необходимости жениться. Душевной не ведая драмы, лишь те могут жить и любить, кто прежние раны и шрамы умел не чесать, а забыть. С лицом кота, не чуждого сметане, на дам я устремляю лёгкий взор и вычурно текучих очертаний вкушаю искусительный узор. Спектаклей на веку моём не густо, зато, насколько в жизни было сил, я жрицам театрального искусства себя охотно в жертву приносил. В меня вперяют взор циничный то дама пик, то туз крестей, и я лечу, цветок тепличный, в пучину гибельных страстей. Вовсе не был по складу души я монахом-аскетом-философом; да, Господь, я немало грешил, но учти, что естественным способом. Молит Бога, потупясь немного, о любви молодая вдовица; зря, бедняжка, тревожишь ты Бога, с этим лучше ко мне обратиться. Не знаю выше интереса, чем вечных слов исполнить гамму и вывести на путь прогресса замшело нравственную даму. Встречая скованность и мнительность, уже я вижу в отдалённости восторженность и раздражительность хронической неутолённ.....
Конец
-то достается этот дух уже с тухлятиной немножко. Пустым горением охвачен, мелю я чушь со страстью пылкой; у Бога даже неудачи бывают с творческою жилкой. На свете столько разных вероятностей, внезапных, как бандит из-за угла, что счастье - это сумма неприятностей, от коих нас судьба уберегла. Душа моя, признаться если честно, черствеет очень быстро и легко, а черствому продукту, как известно, до плесени уже недалеко. у душ (поскольку божьи твари) есть духа внешние улики: у душ есть морды, рожи, хари, и лица есть, а реже - лики. Во мне то булькает кипение, то прямо в порох брызжет искра; пошли мне. Господи, терпение, но только очень, очень быстро. Мало что для меня несомненно в этой жизни хмельной и галдящей, только вера моя неизменна, но религии нет подходящей. Мольбами воздух оглашая, мы столько их издали вместе, что к Богу очередь большая из только стонов лет на двести. Душа моя безоблачно чиста, и крест согласен дальше я нести, но отдых от несения креста стараюсь я со вкусом провести. Надо пить и много и немного, надо и за кровные и даром, ибо очень ясно, что у Бога нам не пить амброзию с нектаром. Чтоб нам в аду больней гореть, вдобавок бесы-истязатели заставят нас кино смотре.....
|