Роберт Говард

Череп молчания

…И, испещрив его десятком ран смертельных,

Поверг врага на землю. А потом

О вражий череп постучал перстом

И рассмеялся — коль назвали б это смехом —

И стал следить, как тают жизнь и страх

В остекленевших выпуклых глазах

Люди и поныне называют тот день Днем Царского Страха. Ибо Кулл, царь Валузии, был в конце концов всего лишь человеком. Воистину, трудно было бы найти другого столь отважного человека, но всему есть пределы, даже мужеству. Конечно, Кулла посещали дурные предчувствия, по спине его порой ползали мурашки, а подчас его охватывала внезапная жуть или даже ужас перед неведомым. Но то были лишь краткие потрясения разума и души, порожденные в основном удивлением, какой-нибудь гнусной тайной или чем-то сверхъестественным — скорее отвращение, нежели настоящий страх. Поэтому истинный страх так редко посещал его, что люди надолго запомнили этот день.

Да, в тот день Кулл познал Страх, неистовый, ужасающий, бессознательный, проникающий до самых костей и леденящий кровь. Поэтому люди говорят о времени Страха Кулла, но говорят об этом без презрения, да и сам Кулл вспоми.....

— Что было, может снова повториться, — напевно прочитал он. — И род людской того да устрашится! — Он резко выпрямился. На лице его был испуг.

— Предостережение! Предостережение самого Раамы! Опомнись, Кулл, опомнись!

Кулл хмыкнул, вытащил свой меч и, сорвав печать, начал рубить огромный металлический засов. Он бил вновь и вновь, смутно дивясь тому, насколько слабо звучат удары. Затворы рухнули и дверь распахнулась.

Кутулос завопил. Кулл пошатнулся, вглядываясь в дверной проем. Зал был пуст? Нет! Он ничего не увидел, там нечего было видеть, и все же он чувствовал, что воздух пульсирует вокруг, словно нечто, вздымаясь волнами, истекало из этого нечистого зала незримым потоком. Кутулос что-то прокричал ему на ухо, и слова его донеслись чуть слышно, словно с чудовищного расстояния.

— Молчание! Это душа всего Молчания!

Звуки исчезли. Лошади вскидывались на дыбы, а их всадники упали ничком в пыль и лежали, обхватив руками головы, разевая рты в беззвучном крике.

Ка—ну и Кутулос лежали неподвижно. Ту скорчился ничком, обхватив руками голову, и беззвучно выл, словно умирающий шакал. Брул извивался в пыли подобно раненому волку, слепо сжимая ножны своего меча.

Теперь Кулл почти мог видеть Молчание, ужасающее Молчание, вырвавшееся наконец из своего Черепа, дабы расколоть черепа людей. Оно клубилось, змеилось грязными струями и пятнами, оно смеялось над ним! Оно жило! Кулл пошатнулся и упал, и падая, задел рукой гонг. Он не услышал ни звука, но почувствовал, что молчание дрогнуло и неохотно отпрянуло на мгновение, как человек отдергивает руку от пламени.

А, старый Раама, пуст.....