Начало
Максим Кантор Учебник рисования ЧАСТЬ ПЕРВАЯ 1 Подобно тому, как стойка фехтовальщика — первое, чему учат в фехтовальном зале, так и стойка живописца — первое, чему должен научиться художник Кисть — шпага. Надо держать ее также, как держат эфес шпаги, то есть не слишком сжимая, но уверенно. Черенок твердо уперт в центр ладони, пальцы легко поддерживают кисть — рука с кистью должна слиться воедино. Рисуют не кистью — но всей рукой, рука двигается, подчиняясь замыслу: надо однажды понять это. Во время рисования про руку с кистью не думают — рука сделает то, что нужно, если решение верное. Вооруженный кистью и палитрой художник похож на воина с мечом и щитом. Палитра — щит, палитрой художник закрывает себя от внешнего мира. Палитра должна быть не слишком тяжелой, но достаточно большой, чтобы чувствовать ее вес на локте, чтобы кисти было где передохнуть. Про левую руку с палитрой художник помнит постоянно; его правая рука — атакующий авангард, она всегда рискует; левая рука — тыл, она обеспечивает победу. Те школы, которые считают возможным использовать стационарную палитру — на передвижном столике, например, — исключают с самого начала постановку.....
Середина
Дмитрий Кротов на четвертом этаже руководил созданием интерьера в новой квартире. Кротов сказал рабочему: — Не поцарапай паркет! Под ноги смотри! Куда пианино ставишь? Как ставишь? Что ты брякаешь? Мягко надо, деликатно. Уважение к вещам иметь надо! Сто лет паркет лежал — и как новый! А придет дикарь и все сломает. Неужели аккуратно нельзя? Носильщик, выписанный с Белорусского вокзала, повернул свое бескровное лицо к Кротову, и парламентарию стало не по себе — столько ненависти выражало это лицо. Впрочем, что ожидать от алкоголика-грузчика? Рукоплесканий? Пожалуй, не дождешься. Тут ночами не спишь, обдумываешь реформы, чтобы такому вот пьянице жилось легче, чтобы привести его в цивилизованное состояние, выковать из него европейца — и что же? Спасибо скажет? Обычная социальная зависть люмпен-пролетария. Ютится, небось, в клоповнике на Коптеве, а приезжает сюда, смотрит на семикомнатные хоромы — и завидует. И рожу кривит, и злость не прячет: ему волю дай, он квартиру изгадит, переедет сюда со своей Клавой и подштанники сушить будет на кресле карельской березы. На таких вот Ленин и опирался, им только намекни: мол, забирайт.....
Конец
жил им к рассмотрению дилемму: ваш голод — лишь часть проблем мира, существует также внешний по отношению к вам голод, и вы не в состоянии ему сострадать, а это нехорошо. Однако позиция книжников была тем тверда, что они полагали свою абстракцию универсальной, иначе говоря, свое чувство голода и защиту себя они рассматривали как исторически привилегированное событие. Защищая себя от голода, говорит человек, уверенный в исторической миссии, я осуществляю наиболее необходимое действие в этом мире. В этом смысле абстрактное историческое чувство не может принять к рассмотрению нужды внешнего мира. Мир присоединится к истории или будет пребывать вне истории — вот и все. Отмена субботы есть не просто отмена ритуала и не просто отрицание главенства абстракции над реальностью: прежде всего это отрицание того, что удовлетворение потребности исторического движения есть нравственное событие. Примириться с таким утверждением народ или способ мышления, олицетворяющий историю, не может: именно главенство истории мира над самим миром и рассматривается, как наиболее значимое явление. Христос поставил это под вопрос — и Христос оказался врагом. Христианство как религия неизбранных отрицает потребно.....
|