Великая жрица Хат хранила спокойствие.

Торжественно ревели длинные, спиралью закрученные трубы. Их медные, бока жарко вспыхивали на солнце. Процессия струилась по дороге туда, где перекрещивались тени двух каменных львов. Туда, где на волнах боли жрица Хат доплывет в запредельное жилище Сета.

Целую луну назад она догадалась о своей участи и готовилась к ней. Жрицы и прислужницы Верхнего храма не принадлежат себе. Они окружены почетом и довольством, у них много привилегий и всюду встречают их, угадывая каждое желание. Люди низших сословий не смеют даже наступать на их следы, оставленные в пыли. Но случается так, что приходится им умирать, дабы лично умилостивить разгневанное божество.

Хат и четыре ближайших ее помощницы начнут умирать уже сегодня. Смерть будет долгой.

Редкие пальмы взмахивают над дорогой жесткими листьями. Их резная тень ложится на лицо Хат и тотчас убегает прочь. Помощницы сдерживают слезы, а иногда начинают растерянно улыбаться. Им трудно идти, и временами стражники почтительно поддерживают их под локти. Бедняжки, кажется, не верят в то, что произойдет с ними совсем скоро.

— Согласен, — повторил заклинатель, обнажая в усмешке подгнившие зубы. — Но это еще не делает их интересныхми. Они же скучны, мой мальчик.

— Не все, — возразил жрец.

— Неужели ты нашел любопытный экземпляр?

— Похоже, что так.

— А кто она? — Хутту ухмыльнулся еще шире, от чего его физиономия стала похожа на змеиную морду. Если бы он вдруг высунул наружу кончик раздвоенного языка, Татхэб закричал бы от испуга.

— Как ты догадался? — воскликнул он шепотом. — Ты умеешь читать мысли?

— Более скучного чтения нельзя и придумать. Людские мысли — вздор, и твои — не исключение. Зато твои чувства просто кричат, только на тайном языке, — произнес Хутту.

— В моей душе поселилась страсть, — признался Татхэб. — Предмет этой страсти — туранская девка. Забракованная рабыня, дерзкая, гордая…

— О, ты почти восхищаешься е.....

Басра плюнул на пол и, шатаясь, побрел к выходу. Ничего путного в этой комнате нет. Возможно, Татхэб жил ради ощущермя власти над другими людьми и презирал материальные блага. Тем хуже для Басры и Конана. Потому что власть над людьми — это такая проклятая штука, которую не может украсть даже самый ловкий вор.

Тем временем Конану приходилось туго. Великан наваливался на него своей необъятной тушей, давил животом, пытался наступить на человека ножищей. Конан едва уворачивался от своего противника, Хутту глухо, утробно хохотал, наслаждаясь неравным боем со слабым и маленьким противником. Он оттягивал то сладкое мгновение, когда сможет пожрать варвара живьем. Да, заклинатель не станет убивать этого человека. Мертвец, конечно, — лакомое блюдо, но живая плоть, погружающаяся в бездонное чрево чудовища, еще трепещущая в желудке, доставляет несоизмеримо большее удовольствие.

И вдруг что-то произошло. Хутту испустил отчаянный громкий вопль и скорчился. Он опустился на четвереньки, обхватил себя за плечи руками и затрясся неестественно быстро и крупно. Все его гигантское тело содрогалось, складки жира вздрагивали, как будто .....