Невозможно! — решительно объявил старый Минта, когда Эрингил явился к нему со своим изобретением. — Ты сошел с ума, сын мой, и я не намерен потворствовать тому, что непременно станет причиной твоей безвременной гибели.

— Знаешь ли, почтенный Минта, за что я ненавижу весь род людской — или, точнее выразить, большую его часть? — медленно проговорил Эрингил. — Как раз за это слово — «невозможно». Никогда прежде я не предполагал, что услышу его от тебя!

Мастер моргал в полумраке. Эрингил видел, как быстро подрагивают его короткие ресницы, слишком короткие, потому что мастер не раз и не два попадал в пожары, а уж сколько раз обгорали у него ресницы, брови и волосы — никто и сосчитать не мог.

— Ты сейчас в отчаянии, а когда человек находится в таком состоянии, он не должен выносить никаких суждений, — отозвался Минта. — Так что, пожалуй, я воздержусь от дальнейших вопросов, да и поддакивать тебе тоже не стану.

Эрингил, обессиленный долгим и бесплодным спором, опустился на чурбачок, служивший в мастерской табуретом для посетителей. Сам Минта сидел на скамье, установленной напротив рабочего стол.....

Последнюю фразу Эрингил не вполне понял, поэтому он решил просто рассказать свою историю.

— А ты уж решай сам, Конан, насколько плохи мои дела.

Когда рассказ был закончен, синие глаза Конана весело блестели. Он переглянулся с гирканцем:

— Как ты считаешь, Саламар?

Гирканец уныло кивнул:

— Думаю, хуже некуда. Колдун, украденная девушка, гнев отца, перспектива потерять не только наследство, но и самую жизнь… Полагаю, я не причиню ему вреда.

Эрингил подумал, что Саламар вряд ли смог бы причинить ему особенно большой вред — если учесть, что Эрингил учился владеть оружием с девяти лет и всегда считался очень одаренным фехтовальщиком, а гирканец выглядел хилым и, главное, в нем отсутствовал тот особый огонек, тот внутренний жар, который делает человека победоносным, не позволяет проигрывать.

Саламар выглядел угасшим, измученным.

— Ты, вероятно, полагаешь, будто Саламар не способен сейчас и тритона убить, — проницательно заметил Конан, прочитав несложные мысли Эрингила. —.....

Она набралась храбрости и подтолкнула носком шар ближе к порогу. Прикосновение было упругим, как будто девушка дотронулась до кожаного меха, до краев наполненного водой.

Дрожь пробежала по желеобразной поверхности волосатого шара, а затем он сдвинулся с места, мгновение покачался на краю — и полетел вниз, навстречу вздувающимся и лопающимся пузырям земли.

— Ты уверен, что с твоим другом ничего не случится? — спрашивал у Конана Эрингил.

— Почему тебя так заботит этот пройдоха гирканец? — удивился Конан. — Нет, я не хочу сказать, что его судьба мне полностью безразлична, но он вполне в состоянии сам за себя постоять. Да еще так, что окружающие костей не соберут!

— Вот именно, — сказал Эрингил и помрачнел. Он думал о своей возлюбленной, и киммериец сразу понял это — выражение лица выдало молодого аристократа.

— С Ульбаной ничего дурного не случится, — успокоил его Конан. — Если она сейчас.....