Начало
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ I. Сюрприз на пути в Варшаву Станция Луга. Двадцать пять минут. Буфет! Хвалынцев вышел из вагона и, вместе с толпой алчущих и жаждущих пассажиров, направился в залу, где дымящиеся блюда разнообразных снедей, среди столов, покрытых свежим бельем, ясным хрусталем, бутылками и цветами, так вкусно и приветливо манили к себе взоры и аппетит проголодавшихся путешественников. Он спросил себе обед и, с торопливостью — по большей части свойственною непривычным железнодорожным путникам, которые боятся опоздать при роковом звонке — принялся истреблять поданные ему блюда. Но не успел он еще изрядно потрудиться над крылом пулярки под рисом, как вдруг почувствовал, что кто-то сзади хлопнул его по плечу самым приятельским образом. Константин обернулся и просто ошалел от изумления. Перед ним стоял и улыбался Свитка, воочию тот самый Свитка, который давеча проводил его на железную дорогу и простился, так что Хвалынцев был убежден, что посвятитель и ментор его остался в Петербурге, а он вдруг — на тебе! — через четыре часа пути является тут как тут, нежданный, негаданный.
Середина
чень хорошо видело все это и понимало страшное, критическое положение своего края, но… у этого большинства не хватало духу возвысить свой голос: оно трусило и глухо молчало пред грозною и темною силою революционных трибуналов. Грабежи, с объявлением военного положения, не прекратились, а усилились: разбивали среди бела дня лавки, мастерские, разрушали целые склады и заводы, и это все безнаказанно творилось и в Варшаве, и в городах, и вообще в губерниях Царства. Редкий день проходил без того, чтобы на улицах, в домах, в костелах и на дорогах не истязали самым бесчеловечным образом "дурных поляков"; их забивали часто до смерти. Достаточно было кому-нибудь, по личной злобе, пришпилить к заду платья своего недруга или кредитора бумажку с надписью «Szpieg» — и этот шпег[154] избивался яростною толпою, где ни попало: на улице или в костеле. Полиция пряталась, не смея и носа показать, или появлялась только затем, чтобы подобрать изувеченное тело. Целые толпы с кастрюлями, сковородниками, свистками и трещотками собирались под окнами какого-нибудь "дурного поляка" или «москаля» и задавали ему "коцью музыку", финалом которой обыкновенно являлось огульное выбивание стекол уличными камнями, — .....
Конец
228 Однако ж знавал я одного монаха, который пил вино, так мне кажется, что не мешало бы дать напиться и нашим монахам. 229 Того, другого, понемножечку всего; закурим трубочки и станем смешить друг друга побасенками. 230 "Колокол", 1863 (1-е января), № 153. 231 Там же. № 154. 232 Там же. 233 Вообще позволительно сомневаться, что вряд ли под именем этого «Старообрядца» скрывался действительный старообрядец, а не кто-либо из людей близких редакции и вовсе незнакомых с бытом и настроением русского народа. Эта догадка нагляднее всего подтверждается тем деланным, нарочно придуманным языком, каким в действительности ни один русский человек не выражался. Для примера укажем хотя бы на такую наивную и крайне неумелую подделку как знахарь здоров я ("Общее Вече", № 12) взамен слова медик. Очевидно, сочинитель забыл или не домекнулся, что в нашем простом народе, для определения этого понятия, искони существует коренное русское слово лекарь. 234 "Общее Вече", № 11. 235 Курсив в подлиннике. 236
|