Начало
Генри Миллер Замри, как колибри. Новеллы Первая любовь Мысленным взором я вижу ее так же отчетливо, как в тот день, когда мы впервые встретились. Это было в одном из коридоров средней школы Восточного округа в Бруклине, и она шла из одного класса в другой: чуть пониже меня ростом, прекрасно сложенная, полногрудая, искрящаяся здоровьем, высоко подняв голову с властным и в то же время вызывающим видом, за которым таилась странная, тревожащая застенчивость. Рот у нее был теплый, улыбчивый, приоткрывавший крупные, ослепительно белые зубы. Но прежде всего внимание приковывали ее глаза и волосы — легкие, золотистые, туго собранные на затылке в форме раковины. Волосы натуральной блондинки, какую встретишь разве что в оперном театре. А глаза — голубые, лучистые, озадачивающе прозрачные — удивительно гармонировали с цветом ее волос и нежным румянцем, так напоминавшим яблоню в цвету. В свои шестнадцать она, разумеется, была не так уверена в себе, как казалось со стороны. Но среди одноклассниц безошибочно выделялась, как выделяются те, в чьих жилах течет голубая кровь. (Голубая и ледяная, чуть не вышло из-под моего пера.)
Середина
уперу Поуису, которому сейчас за восемьдесят. Вот вам англичанин валлийского происхождения, который прожил больше тридцати лет в Америке, как говорят, “популяризируя культуру”. Когда мне было двадцать с небольшим, я ходил на его лекции в Нью-Йорке, прочитал несколько его книг, а затем, почти двадцать пять лет спустя, начал с ним переписываться. Я отвлекаюсь от темы, для того чтобы еще раз воздать должное величию духа. Это человек, отдавший свои лучшие годы Америке, оказавший значительное влияние на многих наших современных писателей и художников и вернувшийся полтора десятилетия назад к родному очагу, в маленькую, захолустную деревушку, куда не заглядывает никто из знаменитостей. И здесь год за годом он создает книги одну лучше другой — совершенно, стыдно сказать, неизвестные нашим соотечественникам. В Поуисе я увидел литератора, без скидок делающего честь своему цеху, одного из немногих живущих ныне писателей, с кого собратья по ремеслу могут брать пример. Ничуть не преувеличивая, могу сказать, что это самый молодой душой, самый жизнерадостный человек из всех, кого я когда-либо встречал. Он разработал собственную философию — философию одиночества и “существования вопреки”, как он .....
Конец
“On y va?” “Oui”.[12] И ни один не трогается с места. Я, конечно, понимаю, что подобные безответственные мысли и высказывания едва ли в духе тевтонской традиции. И даже американской, насколько я знаю своих сограждан. Но разве вам не доставляет удовольствия читать мои высказывания? А если даже все это полная ахинея — то, что вы читаете, что с того? По крайней мере, вы знаете мою позицию. А у вас, есть у вас твердая позиция? Докажите! Давным-давно, когда я с веселием писал “Черную весну”, я уже упивался сознанием того факта, что мир вокруг меня рушится. Я подозревал об это.....
|