Ги де Мопассан

Менуэт

Полю Бурже[1]

— Великие несчастья не печалят меня, — сказал Жан Бридель, старый холостяк, слывший скептиком. — Войну я видел воочию — я шагал по трупам и не чувствовал жалости. Жестокости природы и людей могут исторгать у нас крики ужаса и негодования, но от них не сжимается сердце, они не вызывают у нас дрожи, как иные мучительные мелочи.

Конечно, для матери самая страшная скорбь, какую она может испытать, — это смерть ребенка, а для мужчины — смерть матери. Это горе жгучее, ужасное, оно потрясает, оно терзает душу, но от подобных несчастий человек оправляется так же, как и от тяжелых кровоточащих ран. Но бывают встречи, бывают еле уловимые, скорее угадываемые оттенки, тайные печали, превратности судьбы, которые неожиданно дают нам заглянуть в таинственный мир нравственных страданий, сложных, неисцелимых; страдания эти тем глубже, чем они кажутся безобиднее, тем острее, чем они кажутся неуловимее, тем упорнее, чем кажутся поверхностнее; они оставляют в нашей душе скорбный след, вкус горечи, чувство разочарования, от которого мы долго не можем освободиться.

Но вдруг он остановился, затем, как актер на сцене, шагнул вперед, поклонился и попятился, приветливо улыбаясь и дрожащей рукой посылая рядам подстриженных деревьев воздушные поцелуи, точно актриса.

И пошел дальше, степенно возобновив прерванную прогулку.

С этого дня я уже не терял его из виду, а он каждое утро повторял свои необычайные упражнения.

Мне безумно хотелось заговорить с ним. Однажды я отважился и, поклонившись ему, сказал:

— Сегодня отличная погода, сударь.

Он тоже поклонился.

— Да, сударь, погода совсем как встарь.

Неделю спустя мы были друзьями, и я узнал его историю. Он был танцмейстером в Опере во времена Людовика XV. Прекрасная трость была подарком графа Клермонского. А когда с ним заговаривали о танцах, он начинал болтать и уже не мог остановиться.

И вот однажды он мне сообщил:

— Я, сударь, женат на Кастри. Я представлю вас, если вам угодно, только она приходит сюда позднее. Этот сад, знаете ли, наша отрада, наша жизнь. Это все, что осталось нам от прошлых лет. Нам кажется, что мы и жить не могли бы, если бы не этот сад.....

Но вскоре я заметил, что не я один прихожу сюда, как только открывается сад: порою, на повороте какой-нибудь дорожки, я сталкивался лицом к лицу с маленьким странным старичком.

Он носил башмаки с серебряными пряжками, панталоны с бантами, сюртук табачного цвета, кружева вместо галстука и невообразимую допотопную серую шляпу с широкими полями и с длинным ворсом.

Он был худ, очень худ, угловат, гримасничал и улыбался. Его быстрые глазки бегали по сторонам, часто моргая, а в руках у него всегда была великолепная трость с золотым набалдашником, с которой у него, по-видимому, было связано какое-то чудесное воспоминание.

Сперва этот человечек удивил меня, потом чрезвычайно заинтересовал. И я стал наблюдать за ним издали сквозь листву, останавливаясь на поворотах дорожек, чтобы он меня не заметил.

И вот однажды, думая, что он один, человечек начал делать какие-то странные движения: сперва несколько маленьких прыжков, затем глубокий поклон; потом он проделал дов.....