Ги де Мопассан

В полях

Октаву Мирбо[1]

Оба двора стояли бок о бок у подножия холма, невдалеке от курортного городка. Оба крестьянина надрывались на своей плодородной земле, чтобы поднять детей: в каждой семье их было четверо. У обеих соседних дверей с утра до вечера копошились ребятишки. Старшим было по шести лет, младшим — по году с небольшим: в обоих домах женились и рожали почти одновременно.

Обе матери с трудом отличали в этой куче детворы своих от чужих, а отцы и вовсе их путали. Восемь имен вертелись и мешались у мужчин в голове, и нередко, когда требовалось позвать одного ребенка, они окликали трех других и лишь потом того, кто был нужен.

В первой лачуге, если ехать от курорта Рольпор, жили Тюваши, у которых было три девочки и один мальчик; во второй ютились Валлены — одна девочка, трое мальчиков.

Все они перебивались с похлебки на картошку пополам со свежим воздухом. В семь утра, в полдень и в семь вечера хозяйки, как птичницы, сгоняющие гусей, скликали детвору и задавали ей корм. Ребятишки рассаживались по старшинству за дощатым столом, отполированным полувековой службой. Самый маленький еле дотягивался до него ртом. Перед ними.....

Чета, раздираемая противоречивыми чувствами, долго молчала в нерешительности. Наконец жена спросила:

— Что скажешь, отец?

Муж наставительно изрек:

— Скажу, что тут стоит поразмыслить.

Тогда г-жа д'Юбьер, дрожа от волнения, завела речь о будущности мальчика, его счастье и деньгах, благодаря которым он впоследствии поможет родителям.

Крестьянин осведомился:

— А эту ренту в тысячу двести вы назначите через нотариуса?

Господин д'Юбьер подтвердил:

— Разумеется. Завтра же.

Крестьянка подумала и добавила:

— Сто франков в месяц — это маловато. Вы же заберете у нас малыша, а он еще несколько лет — и работать сможет. Вот если бы сто двадцать!..

Госпожа д'Юбьер, постукивавшая ногой от нетерпения, сразу согласилась и, так как ей хотелось увезти ребенка немедленно, подарила родителям еще сто франков, а муж ее тем временем составил письменное обязательство. Тут же пригласили мэра и одного из соседей, которые охотно засвидетельствовали документ.

— А другой мальчик ведь не ваш?

— Нет, соседский, — ответил папаша Тюваш. — Зайдите к ним, если хотите.

И он возвратился в дом, откуда доносился негодующий голос его жены.

Валлены сидели за столом, неторопливо пережевывая ломти хлеба; муж и жена скупо намазывали их маслом, которое поддевали концом ножа из стоявшей перед ними тарелки.

Господин д'Юбьер сделал им то же предложение, только более вкрадчиво, велеречиво, со всеми ораторскими уловками.

Сперва крестьяне отрицательно мотали головой, но когда им посулили сто франков ежемесячно, они переглянулись, словно совещаясь, и заколебались.

Чета, раздираемая противоречивыми чувствами, долго молчала в нерешительности. Наконец жена спросила:

— Что скажешь, отец?

Муж наставительно изрек:

— Скажу, что тут стоит поразмыслить.

Тогда г-жа д'Юбьер, дрожа от волнения, завела речь о будущности мальчика, его счастье и деньгах, благодаря которым он впоследствии поможет родителям.

Крестьянин осведомился:

— А эту ренту в тысячу двести вы назначите через нотариуса?