Ги де Мопассан

В море

Анри Сеару[1]

На днях газеты напечатали следующее сообщение:

«Булонь-сюр-Мер, 22 января. Нам пишут:

Еще одно ужасное несчастье повергло в уныние обитателей нашего побережья, претерпевших столько утрат за последние два года. Рыболовное судно под командой его владельца Жавеля при входе в гавань было отнесено к западу и разбилось о скалистое основание волнолома.

Несмотря на все усилия спасательного бота и поданные из ракетницы лини, четверо рыбаков и юнга погибли.

Шторм не стихает. В Булони опасаются новых бедствий».

Кто этот Жавель? Уж не брат ли однорукого?

Если бедняга, смытый волной с палубы и, может быть, утонувший под обломками своего разнесенного в щепы судна, именно тот, о ком я думаю, значит, еще восемнадцать лет назад он стал очевидцем другой драмы, страшной и простой, как все драмы на море.

Жавель-старший был тогда хозяином рыбачьего баркаса.

Баркас — это судно, предназначенное главным образом для ловли рыбы. Прочный, не боящийся никакой бури, с круглым корпусом, позволяющим ему на манер пробки прыгать по волнам, вечно в открытом море, где его день и ночь хлещут тугие соле.....

Жавель-младший встал, рука его безжизненно повисла. Он взял ее здоровой рукою, приподнял, повернул, потряс. Мясо превратилось в лохмотья, кости были раздроблены, и только мышцы мешали этому куску плоти отвалиться от тела. Рыбак мрачно смотрел на свою руку и раздумывал. Потом сел на сложенный парус, и товарищи посоветовали ему непрерывно поливать увечное место водой, чтобы не сделался антонов огонь.

Рядом с ним поставили ведро холодной воды, которую он поминутно зачерпывал кружкой и тоненькой струйкой лил на ужасную рану.

— Шел бы ты вниз, — бросил ему брат.

Жавель-младший послушался, но через час опять поднялся на палубу: в одиночестве ему стало не по себе. К тому же его тянуло на воздух. Он вновь опустился на парус и стал смачивать рану водой.

Лов шел успешно. Вокруг раненого бились в предсмертных судорогах большие белобрюхие рыбы. Он глядел на них и все поливал водой разможженную руку.

У самой Булони опять налетел шквал, и суденышко вновь начало свой безумный бег, взлетая, падая и нещадно встряхивая не.....

— Погоди рубить! Сейчас я приведу к ветру.

И, ринувшись к штурвалу, навалился к ветру.

Судно почти не сдвинулось, сеть сковывала его, лишая маневренности; к тому же баркас сносило ветром и течением.

Жавель-младший рухнул на колени. Глаза у него были безумные, но зубы стиснуты, и он молчал. Брат вторично подбежал к нему, боясь, как бы матросы не пустили в ход ножи.

— Погодите, погодите рубить! Бросай якорь!

Отдав якорь на всю длину цепи, люди метнулись к кабестану и развернули судно в надежде ослабить тросы. В конце концов это удалось, и омертвелая рука в окровавленном шерстяном рукаве была высвобождена.

Жавель-младший словно отупел. С него сняли куртку, и глазам предстало ужасное зрелище — месиво из мяса и костей, откуда, как под действием насоса, ручьями хлестала кровь. Бедняга посмотрел на свою руку и выдавил:

— Конец!

На палубе уже краснела целая лужа, и один из матросов заорал:

— Да он же кровью изойдет! Надо жилу перетянуть.