Ги де Мопассан

Исповедь Теодюля Сабо

Стоило Сабо появиться в мартинвильском кабачке, как все посетители начинали смеяться. Ну и плутяга этот Сабо! Умел распотешить, что и говорить. Взять хоть священников: как он их ненавидел! Да нет, мало сказать — ненавидел! Этот молодчик просто поедом их ел!

Теодюль Сабо, столяр, принадлежал к прогрессивной партии Мартинвиля. Это был высокий тощий человек с прилизанными височками, хмурым взглядом серых глаз и тонкими губами.

Бывало, он так неподражаемо произносил: «Наш святейший отец-пьянчуга», — что все хватались за животы от хохота. Он считал своим долгом работать во время воскресной обедни и всякий раз в понедельник на Страстной неделе резал свинью, чтобы до самой пасхи есть колбасу. А завидя на улице священника, никогда не упускал случая насмешливо бросить ему вслед:

— Вот человек, который только что проглотил у себя за стойкой своего господа бога.

Священник, тоже очень высокий и к тому же толстяк, побаивался шуточек столяра, которые у многих имели успех. Аббат Маритим был тонкий политик, сторонник всяких дипломатических мер. И вот уже добрых десять лет между столяром и аббатом шла непрерывная, ож.....

— Два раза? — повторил Сабо.

— Да.

Священник улыбнулся.

— Вы же понимаете, что вам необходимо полное очищение, — как говорится, основательная чистка. Итак, жду вас завтра.

Не на шутку взволнованный, Сабо спросил:

— А где вы будете это делать?

— Как где?.. В исповедальне.

— Это вон в том ящике?.. В углу? Нет... Ну нет... Ваш ящик мне не подходит.

— Почему же?

— Потому... ну, да потому, что не привычен я к этому. А еще — на ухо туговат.

Кюре благодушно пошел ему навстречу.

— Ну хорошо, приходите ко мне на дом. Мы проделаем все это наедине, с глазу на глаз. Подходит вам это?

— Подходит. Это совсем другое дело. А вот ящик ваш — нет.

— Ну, в таком случае до завтра. Приходите после работы, часов в шесть.

— Значит, по рукам; как уговорились, так тому и быть. До свиданьица, господин кюре. Давши слово, держись. Трус, кто идет на попятный.

Столяр протянул свою заскорузлую ручищу священнику, и тот звонко ударил по ней.

Хлопок гулко разнесся под сводами церкви и постепенно замер где-то в глубине, за трубами органа.

Хлопок гулко разнесся под сводами церкви и постепенно замер где-то в глубине, за трубами органа.

На следующий день Сабо до самого вечера не находил себе места от волнения. Он испытывал безотчетный страх, вроде того, какой ощущаешь, когда предстоит выдернуть зуб. Его неотвязно мучила все та же мысль: «Сегодня вечером я должен исповедоваться». И встревоженная душа его, душа не вполне убежденного атеиста, содрогалась от смутного, неодолимого ужаса перед божественным таинством.

Окончив работу, он сразу направился к домику священника. Кюре уже поджидал его, прогуливаясь с молитвенником в руках по дорожке сада. Увидев Сабо, он просиял и, сочно смеясь, пошел ему навстречу.

— А-а-а! Вот и мы! Входите, входите, господин Сабо. Никто вас тут не съест.

И Сабо первым вошел в дом.

— Если вы не прочь, я бы хотел поскорей покончить с нашим дельцем, — пробормотал он.

— К вашим услугам. Одну минуточку. Только стихарь надену, и я готов, — ответил священник.