Начало
Ги де Мопассан Продажа Ответчики Брюман (Сезер-Изидор) и Корню (Проспер-Наполеон) предстали перед судом присяжных департамента Нижней Сены по обвинению в покушении на убийство путем утопления истицы Брюман, законной супруги первого из вышеназванных. Обвиняемые сидят рядышком на скамье подсудимых. Оба они крестьяне. Один из них — приземистый, толстый, с короткими руками и ногами, краснолицый, угреватый, с круглой головой, посаженной прямо на туловище, тоже круглое и короткое, без всяких признаков шеи. Он свиновод и проживает в Кашвиль-ля-Гупиль, в кантоне Крикто. Корню (Проспер-Наполеон) — среднего роста, тощий, с непомерно длинными руками. Голова у него набок, челюсть на сторону, глаза косят. Синяя блуза, длинная, как рубаха, доходит ему до колен, желтые редкие волосы, прилипшие к черепу, придают его физиономии вид потрепанный, грязный, истасканный, до крайности гнусный. Ему дали кличку «кюре», так как он превосходно умеет изображать церковную службу и даже звук серпента. Этот талант привлекает в его заведение — он кабатчик в Крикто — множество посетителей, предпочитающих «мессу Корню»[1] церковной мессе. Середина
Пришли мы и видим: Брюман и Корню дерутся, как два козла. Брюман орет: «Нет, врешь, там никак не меньше кубометра. Этот способ не годится». А Корню орет: «Четыре ведра, в них и полкубометра не наберется. Нечего и спорить, счет правильный». Тут жандармы и хвать их за шиворот. Вот и все. Она села на место. В публике слышался смех. Присяжные озадаченно переглядывались. Председатель вызвал следующего: — Подсудимый Корню, вы, по-видимому, являетесь зачинщиком в этой гнусной затее. Дайте объяснения. Корню встает: — Господин судья, я был выпивши. Председатель строго: — Знаю. Продолжайте. — Слушаю. Ну, стало быть, часов в девять пришел Брюман ко мне в заведение, заказал два стаканчика и говорит: «Тут и на тебя хватит, Корню». Я присаживаюсь против него, выпиваю и, как полагается, ставлю еще парочку. Потом опять он угощает, потом опять я, так что к полудню, стакан за стаканом, напились мы вдрызг. Тут Брюман в слезы. Разжалобил он меня. Спрашиваю, что с ним такое, а он г..... Конец
Да вдруг как схватят меня: Брюман за голову, а Корню за ноги, будто собираются белье полоскать. А я как заору благим матом! А Брюман говорит: «Заткни глотку, дрянь!» Тут они подкидывают меня кверху, да и бултых в воду; все поджилки во мне затряслись, все нутро промерзло. А Брюман говорит: «Только и всего?» А Корню ему: «Вот тебе и все». Брюман говорит: «Голова не вошла, голову тоже считай». А Корню ему: «Окуни ее с головой». И вот Брюман тычет меня головой в воду, будто хочет утопить, уж я захлебнулась, уж думала, смерть моя пришла. А он, знай, толкает. Я и нырнула с головой. Тут ему вроде как боязно стало. Вытащил он меня из бочки и говорит: «Ну, живо, поди обсушись, кляча!» Я скорей удирать и со всех ног к господину кюре, как была, нагишом; он дал мне надеть кухаркину юбку, а сам пошел за сторожем, за дядей Шико, а тот — в Крикто за жандармами, жандармы-то меня домой и привели. Пришли мы и видим: Брюман и Корню дерутся, как два козла. Брюман орет: «Нет, врешь, там никак не меньше кубометра. Этот способ не годится».
|