Борис Акунин

Коронация, или Последний из романов

20 мая

Он погиб на моих глазах, этот странный и неприятный господин.

Всё произошло быстро, так быстро.

Одновременно с грохотом выстрелов его отшвырнуло к канату.

Он уронил свой маленький револьвер, схватился за зыбкие перила и застыл на месте, откинув назад голову. Мелькнуло белое лицо, перечёркнутое полоской усов, и исчезло, завешенное чёрным крепом.

– Эраст Петрович! – крикнул я, впервые назвав его по имени и отчеству.

Или только хотел крикнуть?

Ненадёжный настил качался у него под ногами. Голова вдруг мотнулась вперёд, словно от мощного толчка, тело стало заваливаться грудью на канат и в следующий миг, нелепо перевернувшись, уже летело вниз, вниз, вниз.

Заветная шкатулка выпала из моих рук, ударилась о камень и раскололась, ослепительными искрами вспыхнули разноцветные грани бриллиантов, сапфиров, изумрудов, но я даже не взглянул на все эти несметные сокровища, посыпавшиеся в траву.

Я стоял за креслом Георгия Александровича, подавая знак лакеям, если требовалось что-то принести или убрать. Но мои мысли были далеко. Я думал, чем мне искупить свою невольную вину перед Михаилом Георгиевичем, нет ли ещё какой-либо возможности посодействовать его спасению. И ещё – не буду кривить душой – мне не раз и не два вспомнился доверчивый и даже восхищённый взгляд, которым мадемуазель Деклик смотрела на Фандорина, Эраста. Признаюсь, что, воображая себя спасителем Михаила Георгиевича, я представлял, как она точно также (а может быть, и ещё восторженней) посмотрит на меня. Глупо, конечно. Глупо и недостойно.

– Почему непременно я? – спросил, понизив голос, Павел Георгиевич. – Ведь это ты обещал сводить их сегодня в оперу.

– Я не смогу, – ответил так же тихо Георгий Александрович. – Сходишь ты.

В первый миг – очевидно, оттого, что мои мысли были зан.....

– Афанасий, ты не плачешь? Господи, что у тебя с лицом?

Я не понял, что она имеет в виду, и поворотил голову, чтобы взглянуть в висевшее напротив зеркало.

Лицо было самое обыкновенное, только немножко застывшее.

– Ты передал ему мои слова? – всхлипнув, спросила шёпотом Ксения Георгиевна. – Сказал, что я его люблю?

– Да, – ответил я, помедлив – не сразу вспомнил, что она имеет в виду.

– А он что? – Глаза её высочества, мокрые от слез, смотрели на меня с надеждой и страхом. – Передал мне что-нибудь?

Я покачал головой.

– Нет. Только вот это.

Вынул из кармана опаловые серьги и бриллиантовую брошь.

– Он сказал, ему не нужно.

Ксения Георгиевна на миг зажмурилась, но и только. Все-таки не зря её высочество с детства обучали выдержке. Вот и слезы уже не текли по её нежным щекам.

– Спасибо, Афанасий, – тихо молвила она. Голос прозвучал так устало, будто её высочеству было не девятнадцать лет, а по меньшей мере сорок.

Я вышел на веранду. Что-то дышать стало трудно. К вечеру над Москвой повисли тучи. Видно, ночью будет гроза.